Возлюбленная тень - Юрий Милославский

Устроенную в виде крутой пирамиды – чему способствовали далеко вверх застриженные виски – физиономию майора наискось перехватывало гримасою; и сочувствовала ему жена Алина, которую Титаренко лет пять тому назад весело, величая сестричкою, приболтал на быстрое в-стояка – с упором на теплую стенку сеней ее наследственного, в три комнаты с верандою, дома; дома при грушевом дереве сорта Осенняя Деканка и кустах красной голландской смородины: всего-то в полуверсте от прежде знаменитого, цвета небеленого полотна, городского тюремного замка на вершине холма, зовомого Холодною Горою.

Но выпили ничего; и хоть что-то настойчиво просилось в титаренковский сон, вкрадчиво скреблось под дверью, за которою, на полу пустой, без какой бы то ни было мебели, комнаты, с висящею на шнуре огромною лампою без абажура, сидел, снясь себе самому, следователь Александр Иванович – ночь миновала благополучно, выгороженная ягодными черенками из области беспокойства.

Не будучи вчера в состоянии объяснить дядьке Гупало дорогу в областное бюро, Титаренко договорился с ним – и с матерью покойного Степана Асташева – о встрече в вестибюле прокуратуры. Вслед за чем предстоял дополнительный краткий опрос, поездка – и, в случае достоверного опознания трупа (с занесением сведений о нем в регистрационный журнал и одновременно в акт судебно-медицинского исследования), выдача мертвеца к захоронению или кремации.

А дальше – как уповал Титаренко – располагалась другая жизнь.

Он отнюдь не забыл, а лишь окуклил свои вчерашние ощущения, надеясь, что за какие-нибудь двое суток станет возможным выгнать из памяти все, касающееся до событий в Савинцах, – разом с людьми, задействованными по этому поводу.

Стоя у верхней из шести ведущих от парадного подъезда прокуратуры в собственно вестибюль ступеней, Титаренко наблюдал, как из-за полуотпущенной двери выходит Гупало, одетый во все прежнее, налегает на филенку, чтобы дать пройти спутнице, – и тогда показывается укутанная в темные платки бабка на несгибающихся птичьей толщины ногах в виде ржавых арматурных прутьев; впрочем, без костылей; не сгорбленная, а от самого крестца устремленная под острым углом; с кожимитовою кошелкою, что носились по хозяйству в первое десятилетие после Отечественной войны.

– Вы, титочко, звыняйте за беспокойство, – усмехнулся Титаренко, не без напряжения следя за тем, как Наталья Асташева, оберегаемая племянником, перемещает со ступеньки на ступеньку срезанные под лодыжку валяные коты. – А может, вам малость прогуляться даже полезно. – И добавил: для организма.

Асташева дошла доверху, покачнулась, со скрежетом подышала – и замерла; многочисленные выросты дикого мяса на ее подбородке мелко дрожали.

Подобного рода посещение могло завершиться обмороком, сердечным или мозговым ударом либо лужею мочи в кабинете. Поэтому следователь Александр Иванович, отменив собеседование, подвел родственников пострадавшего до ближайших стульев, а сам отправился к себе для организации транспорта на поездку, ибо не желал ни одних трамваев с троллейбусами, но и такси.

Сколько-то минут пришлось дожидаться подходящих совпадений в графике; кроме того, Асташева спускалась с лестницы значительно труднее, нежели восходила; но поскольку благоразумный Титаренко назначил дядьке Гупало к десяти, в бюро они оказались лишь немногим позже намеченного.

– Вы меня, Наталья Калинниковна, и вы, дядько Марко Игнатьевич, не сильно ругайте, что я вас пригласил, – вновь обратился Титаренко к вызванным. – Найдено тело человека, совершенно без документов, без ничего в карманах, и мы уже фактически больше недели смыкаемся: чей он? откуда? – собираем сведения, а никто нам не помогает.

Дядько Гупало расценил эти слова как обвиняющие: закрыв верхнюю губу нижнею, он до того взморщил чело, выкатил глаза и развел руками, что Титаренко с гадливостью от него отвернулся и, переглотнув, дополнил сказанное фразою о неизбежности процедуры вскрытия, малоприятности процедуры предстоящей, то есть опознания – и особенной ее важности.

– Надо, Наталья Калинниковна, не терять надежды, но быть готовой к тому, что может произойти, а главное – смотреть, пока вы не убедитесь: он! или не он! Договорились?

У входа в отсек, где в областном бюро, как правило, производились опознания, следователь Александр Иванович предупредил, что покойник будет показан семье неодетым и вещи, ему принадлежащие, он вернет сразу же после того, как все окончательно завершится.

Известковую, с натеками цвета сливы, внешность в мокрой палевой бороде опознали без труда: дядька Гупало пригорюнился, а мать, Наталья Асташева, запрыгала на своей штыревой арматуре, указала на мертвеца всеми пальцами и заблажила: «О-то-ж он, о-то-ж он, о-то-ж он!..»

Титаренко распорядился выдать покойнику жалкую его одежду. Этим занялась одна из работниц бюро, что присутствовала при опознании, где также требовались понятые, между тем как сам следователь Александр Иванович покинул отсек, оставив родственников наедине со случившимся.

Экспертных материалов касательно девушки Балясной Титаренко покамест не переслали. И пускай ничего в деле об убийстве в общежитии не нуждалось в добавках, он все же хотел бы получить, к примеру, подтверждение того, что сапожным молотком по лобику Балясной присовокупили для контроля, если б ножницы вдруг оказались недостаточными.

В поисках чего-либо в этом роде Александр Иванович обнаружил эксперта Гудзя.

Заключение по Балясной тот обещал в ближайшие дни, даже, пожалуй, день.

Титаренко, пояснив, что явился в бюро на опознание, заметил:

– Старички из деревни; отчего сын у них ушел, так до сих пор и не спросили.

– Из моих? – откликнулся Гудзь.

Александр Иванович напомнил.

– Здоровый мужик, – сказал эксперт. – Острая смерть. Сразу все полопалось. Как с перепугу. Инфаркт миокарда, там, чего-то, субарахноидальное кровоизлияние.

– А когда у него смерть наступила, Виктор Антонович? – повторяя спрошенное у доктора Мирельзон во время осмотра в Савинцах, на прощание обратился к специалисту следователь Александр Иванович.

– Ну, сегодня уже не скажу, а когда я его вскрывал – так часов десять-пятнадцать, не больше.

– А когда вы?.. – не договорил Титаренко.

На полученных им бланках означалось, что исследование производили 27-го: покойник же был обнаружен 19 августа: Титаренко достаточно долго удерживал числа в ближней памяти.

– Раз свежий труп – значит, экспертиза по постановлению: ты ж его выносил, а я на бумагу не смотрю, а режу, что подложат; а сегодня какое?

– А сколько вообще стандартный допуск? – не отвечая на Гудзев вопрос, остановился Титаренко: в разговоре они медленно смещались по этажному коридору – прочь от отсека для опознания, где, вероятно, оплакивали Степана Асташева.

– Ты когда на базар ходишь, говядину хорошую от поганой отличаешь?! – с некоторою запальчивостью возразил эксперт. – Допуск возможен в зависимости от погоды, температуры, местонахождения, плюс-минус пару часов; раз нет выраженной имбибиции – отчего бифштекс с кровью бывает, знаешь? – нет имбибиции, ткани плотные, явления аутолиза отсутствуют, значит – есть можно, мяско нормальное.