Возлюбленная тень - Юрий Милославский

Все это Титаренко слышал и наблюдал, стоя сперва за шелковичным, но совсем небольшим по сравнению с бывшим на Пушкинской деревом; или же за каштаном – породою, в некоторых кварталах главенствующею; за тополем – растением прекрасным, но надоедливым; а потом вполне открыто; и к нему обращались, предлагали выпить вина и закусить, объясняли, что происходит, и некоторые из женщин уже начинали о нем сожалеть, ибо ведь и он вскорости по окончании школы будет забрит или осужден невинно.

Высшее же образование получилось им в маренговом, с неуместною колоннадою, особняке, стоящем в саду и потому значительно отнесенном от уличных линий. И хотя Александр Иванович в те годы ходил потупясь либо глядя прямо перед собою, но часто и помногу, так что город напечатлялся в нем не названиями и не направлениями, а как таковой – своею урбаникою, вдоль и поперек пронизанною трамвайным маршрутом.

То здесь, то там встречались ему флорентийщина, благородные венские ансамбли со сладким привкусом Бухареста по контрфорсам; немало было и отличного фин-де-сьекля – жеманного и мрачного, при вазах с аполлоническими сценами и соблазнительных скульптурах, размещенных по нишам; академик Бекетов соседствовал с Ропетом и Мельниковым; Стамбул с Петербургом, переплетясь, рождали просвещенный губернский Юг в голубом таблитчатом орнаменте и крылатых эмблемах с купидонами, жезлами Меркурия и накрененными рогами изобилия, извергающими потоки молний и полевых цветов. Но чем дальше вниз и в стороны по Московскому проспекту да по Клочковской – с вывертом к Валерьяновской, туда, где богатей Гольберг, уверовав во Христа Иисуса, поставил благолепный храм из фигурного кирпича, казарму и больницу – Богу, Царю и Отечеству, – там город…ов становился все безымяннее и неразделимее. Здесь считали уже не по улицам, а по дворам, а во дворах не по квартирам, а по людям. Какие-нибудь здоровяк, остроумец или выпивоха – или, наконец, субъект, с которым произошло нечто из ряда вон выходящее, – своими фамилиями и кличками в течение десятилетий оказывались адресным указателем для прочих обитающих здесь семейств. А еще дальше шли зажиточные слободки; рабочие поселки, переслоенные либо предваренные новопостроенными массивами: предприятия тяжелого и среднего машиностроения, частью пущенные в ход еще до Первой великой войны; притом что, упомянутые или неупомянутые, но по каким бы то ни было причинам известные больше других, места эти соединялись в единое целое посредством от начала своего анонимных, трудно различимых по стилю, цвету и расположению жилых конструкций, то есть собственно городом, чьи детали следователь Александр Иванович каждую третью ночь видел во сне.

Но столь далеко на своих ногах он еще никогда не заходил.

Труп Балясной, ради которого Титаренко прибыл в областное бюро судебно-медицинской экспертизы, почему-то оставили в чулках из выплетенного в черный сетчатый ромбик материала наподобие марлевки. В меру полная, светло-русая, она была из таких, кого предпочтительней огуливать сзади – по особенностям расположения вагины, в разговоре называемым «бегунок».

До десятка миндалевидных зияний по левой стороне шеи с захватом затылочной области оставлены были сомкнутыми ножницами, с предельной для них глубиной раневого канала. Молотком девушку ударили чуть выше бровей, и степень влома кости показывала, что носок молотка вошел в голову до половины скоса. Понятно, что возле трупа обнаружили и случайные эти предметы – и самое убийцу: подругу и соседку потерпевшей по общежитию политехнического института.

Подруга трясла труп за плечи, хлестала по щекам и неумолчно кричала: «Ирка, проститутка такая, кончай притворяться, ты думаешь, я не вижу, что ты издеваешься надо мной?! Тебе мало всего, мало, вафлистка, мало тебе еще?! Хочешь, чтоб меня вообще изза тебя посадили?! Ну все, кончай выступать! Ирка! Зачем ты так со мной поступаешь некрасиво?! Ну, Ирка, ну не надо же так!!»

Кричащую звали Элла, и оперативник Пилихарч окрестил ее «Отеллочкою».

Убийца сама познакомила Балясную со своим «очень близким человеком»; втроем они выпили несколько бутылок сладкого вина. «Я им сказала, что раз она любит меня, а я люблю ее и его, то она тоже тогда должна любить его, потому что раз я их люблю, то он и она…» – но отсюда Отеллочка начинала путаться, и следователь Александр Иванович расписывал ее показания собирательно.

Эта библиотечка дефектива, психология для следователя младших классов с нерусским языком обучения в районах Крайнего Севера ничем Титаренку не изумила; очень близкий был приглашен на показ по глупому и свирепому женскому бахвальству; жертва настроилась подруженьку наказать, за что и поплатилась. Определенный интерес представляли разве что Отеллочкины крики, в подробностях воспроизведенные свидетельствами соседей: непреднамеренно, в состоянии аффекта, защищая честь будущей семьи, нанесла чрезмерно тяжелые телесные повреждения наглой разлучнице, которая к тому же увлекалась половыми извращениями. Единственно верный выбор поведения был сделан с недюжинной скоростью и хладнокровием. Но следователь Александр Иванович не желал разбрасываться медалями «За хитрость» – тем паче за хитрость, им отгаданную. А посему было бы целесообразней освободить из-под стражи ревнивую студентку вместе с ее близким, привести сюда, в секционный зал, вручить им труп подруги – и выбить вон всех троих, раз уж они разоблачены и ничего неясного в них не осталось. Пусть возвращаются домой и любят друг друга в дальнейшем.

Самовольно принятая на себя Титаренко обязанность умничать насчет всего увиденного выполнялась им с детства без изъятий; но исполнение ее могло быть приостановлено громкою людскою беседою.

На этот раз ему помешал судебно-медицинский эксперт – раздражительный, нарочито озабоченный пожилой ухан; взойдя в залу, он велел ассистентам дораздеть Отеллочкину жертву, но занялся не ею, а какою-то задравшей подбородок особью с торчащими вверх и гостеприимно вывернутыми наружу костями хилой груди.

В согласии с «Правилами направления, приема, порядка исследования, хранения и выдачи трупов в судебно-медицинских моргах» мертвец, найденный в окрестностях Савинцов, подлежал исследованию, пускай и несрочному, так как на его счет не было принято оговоренного инструкциями специального постановления. Между тем продолжительность пребывания неопознанных трупов в морге не должна была превышать семи дней, если только дальнейшее их сохранение не обусловлено интересами следствия. И наконец, производство каких-либо операций и экспериментов на трупах либо изъятие их для учебных и научных целей разрешалось только с согласия судебно-медицинского эксперта, которому поручена обработка трупа.

Такое разрешение в принципе было дано, и титаренковский побродяга, со вскрытыми и исследованными органами трех основных полостей, готовился к переходу из бюро в залитый формалином резервуар-подпол на кафедре нормальной анатомии…ского стоматологического института.

Следователь Александр Иванович доведался об этом из акта, полученного им на пятый день, считая от прогулки по городу и размышлений над телом убитой девушки-«бегунка».

«Мягкие ткани волосистой части головы не повреждены, – писалось в акте остропетельным зубристым почерком, – твердая мозговая оболочка влажна и напряжена, в ее продольной пазухе умеренное количество жидкой темной крови…; наблюдается застой крови в венозной системе, полнокровие внутренних органов и обильные точечные кхимозы под серозными оболочками легких, сердца, а также в конъюктиву век… Смерть неизвестного лица последовала от острого нарушения коронарного кровообращения. Признаков насильственной смерти не обнаружено. Судебно-медицинский эксперт Гудзь В. А.»