Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941-1944 - Армстронг Джон

В декабре 1942 и январе 1943 года появился Смоленский манифест, а начиная с первых месяцев 1943 года немецкая пропаганда усиленно использует имя Власова и название «Русская освободительная армия» – сначала для проверки на оккупированной территории, а весной уже полномасштабно для воздействия на солдат Красной армии. Советское руководство сначала явно пыталось замалчивать имя Власова и приняло решение действовать только тогда, когда он стал представлять собой серьезный вызов лояльности к советскому режиму. Поначалу Москва делала вид, что немцы используют Власова против его воли, а все движение есть не что иное, как ловкий трюк геббельсовской пропаганды[230]. Поскольку раньше немцы воздерживались от «политической войны» с использованием русских против русских и поскольку имя Власова не получило широкого распространения в немецкой пропаганде в 1942 году, советская политическая пропаганда, похоже, не рассматривала «движение Власова» в качестве потенциальной угрозы.

Если после перехода Власова на сторону противника советское руководство воздерживалось от публичного упоминания его имени, закулисная реакция советских лидеров на исчезновение Власова была незамедлительной. Когда в июне 1942 года на Волховском фронте была уничтожена находившаяся под командованием Власова ударная армия, Никитин, один из руководителей партизан в Ленинградской области, отдал приказ действовавшим в этом районе партизанским отрядам найти Власова и помочь ему добраться до советской стороны. Нет указаний на то, что это задание было вызвано опасениями за возможный переход Власова на сторону противника, скорее это была попытка предотвратить захват немцами в плен высокопоставленного советского генерала. Когда эта попытка провалилась, последовало молчание. Захват Власова в плен никогда не упоминался ни советской прессой, ни пропагандистской машиной.

В начале 1943 года, видимо, на высшем уровне было принято решение, получившее одобрение Главного политического управления Красной армии и отдела агитации и пропаганды ЦК. Последовавшие действия органов советской и партизанской пропаганды позволяют предположить, что было решено следующее:

1. Гражданское население на советской стороне, скорее всего, не сможет ничего узнать о власовском движении из немецких источников, поэтому особых мер контрпропаганды не требовалось. В этой связи было решено не упоминать о Власове в предназначенной для гражданского населения советской прессе.

2. Пресса Советской армии, наоборот, должна была стараться нейтрализовать влияние «власовской» пропаганды немцев. Советская реакция на начало немецкой пропагандистской кампании была несколько запоздалой, но в конце весны 1943 года фронтовые газеты начали «разъяснять» движение Власова войскам Красной армии. Тот факт, что Советский Союз открыто отреагировал на это движение лишь после того, как немцы вынудили его к этому, указывает на понимание советским руководством уязвимости своих позиций и нежелание вести спор с программой Власова с идеологических позиций. Типичными примерами аргументов советской контрпропаганды были: а) немцы вынудили силой поставить Власова подпись под призывами от его имени; б) РОА есть не что иное, как пропагандистская уловка немцев; в) варварское обращение немцев с военнопленными; г) изменение направленности немецкой пропаганды отражает слабость Германии после поражения под Сталинградом; д) коллаборационисты являются предателями.

3. В немецком тылу движение Власова так быстро получило широкую известность, что адекватный советский ответ потребовался на несколько месяцев раньше, чем это было сделано в советском тылу, иначе молчание могло быть истолковано отсутствием убедительных контраргументов. В качестве контрмер использовались средства открытой пропаганды, такие как листовки, печатаемые и распространяемые партизанами, газетные статьи в подпольной партийной и партизанской прессе, распространяемые партизанами и специальными агентами слухи об «истинном» характере РОА; тайные меры, такие как внедрение агентов и проведение подрывной работы в частях коллаборационистов, а также особые, поручаемые партизанам и советским агентам задания по физическому устранению Власова и его ближайших соратников[231].

Печатные пропагандистские материалы, предназначенные для нейтрализации воздействия движения Власова, уделяли особое внимание: 1) дискредитации самого Власова; 2) дискредитации РОА; 3) разоблачению его политической программы.

1. До июля 1943 года предпринимались лишь отдельные попытки дискредитировать Власова. Тогда партизанская пропаганда использовала такие нелестные эпитеты, как «предатель Власов» и «шпион с 1936 года». В частности, его обвиняли в сдаче в плен 1-й ударной армии, которой он командовал на Волховском фронте. В других партизанских листовках и газетных статьях высмеивались притязания Власова на роль «спасителя Москвы» зимой 1941 года. Но наиболее серьезные и, вероятно, наиболее весомые обвинения были связаны не с его действиями, а с его переходом на сторону немцев, в результате чего он становился соучастником всех их преступлений. И наконец, его упрекали в трусости и нежелании попытаться спастись, когда он вместе со своей армией попал в окружение.

В июле 1943 года направленность пропаганды изменилась. Несколько фронтовых армейских газет открыто, хотя и нечасто, давали иную трактовку предательства Власова. Методы его дискредитации сильно напоминали обычные советские приемы, использовавшиеся во время чисток. Приводились «доказательства» того, что Власов на протяжении всей своей карьеры был не только шпионом и предателем, но и агентом капитализма. Главное политическое управление Красной армии открыто обвиняло его в участии в «троцкистском» заговоре вместе с Тухачевским. Утверждалось, что он якобы был «разоблачен», лишь когда опасность заговора была устранена, и поэтому ему предоставили шанс на исправление. Его обвиняли в сговоре с немцами и японцами во время выполнения им обязанностей военного атташе при правительстве Чан Кайши в 1937–1938 годах, а также в том, что он «продал» Маньчжурию японцам, а Украину и Белоруссию немцам. Его якобы судил советский суд, и он был оправдан с условием, что искупит свою вину службой в Красной армии.