Советские партизаны. Легенда и действительность. 1941-1944 - Армстронг Джон

Существует ряд свидетельств того, что по мере продолжения войны сделанная партизанами ставка на террор становится не столь резко выраженной. Захваченных в плен коллаборационистов, например в Брянской области, в пропагандистских целях освобождали; партизаны стремились переманить коллаборационистов на свою сторону, прежде чем прибегать к радикальным мерам[227].

Если подобное высказывание имело место, взгляды Андреева нельзя считать официальной советской точкой зрения.

Письмо партизан к сотрудничавшему с немцами чиновнику администрации, начальнику бюро рабочей силы, является иллюстрацией иного подхода. Этому человеку и его семье угрожали смертью в случае невыполнения требований партизанского командира, написавшего письмо. Подчеркивалось, что в качестве привилегии ему поручается выполнение особого разведывательного задания, в том числе составление списка других известных ему коллаборационистов. От него также требовали подписать расписку о согласии выполнить порученное ему партизанами задание. Партизаны могли угрожать, что передадут эту расписку немецкой полиции. Аналогичный метод был использован и в другом случае, когда коллаборациониста предупредили, что в случае отказа сотрудничать его переписку с партизанами переправят немцам.

Подобными методами и с помощью внедрения агентов в организации коллаборационистов партизанам удавалось размещать своих людей на важных постах[228]. Путем прямого террора они уничтожали одних и отбивали у других охоту сотрудничать с немцами, а угрозами и обещаниями переманивали на свою сторону значительное количество коллаборационистов. Эффект от использования такой двоякой тактики был существенным. Однако не следует забывать, что, хотя это и позволяло серьезно ослабить контроль немцев, тем же самым партизаны настраивали против себя широкие слои гражданского населения, которое, пусть и разочаровавшись в немцах, смотрело без всякого одобрения на террор партизан.

Весной 1943 года немцы начали широкую пропагандистскую кампанию, призванную вернуть доверие населения оккупированной территории, осуществить призыв на военную службу «бывших» советских граждан и вызвать дезертирство солдат Красной армии. В этих целях широко использовалось имя попавшего в плен советского генерала Андрея Власова, прославившегося, помимо прочего, своими заслугами в обороне Москвы в конце 1941 года. Генерала Власова сделали лидером русского антисоветского движения, получившего развитие в основном благодаря усилиям отдела пропаганды Верховного командования Вооруженных сил Германии и разведывательного отделения немецкой армии. Вместе с тем многочисленные мелкие подразделения воевавших на стороне немцев советских солдат получили собирательное название «Русская освободительная армия» (РОА). Хотя ни характер этих подразделений, ни их подчинение немецкому командованию не изменились, создание пусть даже мифической армии сплотило часть коллаборационистов и могло быть успешно использовано в пропагандистских целях.

Власовская пропаганда являлась примером запоздалой поддержки немцами того, что получило название «политической войны», то есть использование в целях пропаганды политической программы, якобы разработанной русскими для русских и призванной служить побудительным мотивом к сотрудничеству и переходу на сторону немцев. Созданная работавшими с генералом Власовым немецкими офицерами политическая программа, получившая название Смоленского манифеста, содержала довольно расплывчатые обещания об уничтожении колхозной системы и рабского труда, о свободе вероисповедания, о национальном самоопределении и будущем сотрудничестве с Германией[229]. После первых попыток использования «власовских листовок» в конце 1942 и начале 1943 года Власову было позволено весной 1943 года посетить оккупированные немцами районы для выступления с речами, призванными убедить население вступать в его движение (и тем самым оказывать поддержку немцам).

Новый немецкий подход к вопросу военного коллаборационизма стал вызовом для советской и партизанской пропаганды, продолжавшей считать коллаборационистов наемниками. Кроме того, советское руководство явно опасалось, что изменения в характере немецкой пропаганды стали предвестниками серьезных перемен в политике Германии в целом. О закулисной политической борьбе в Германии, делавшей невозможными такие перемены в принципе, советское руководство либо вообще не было осведомлено, либо имело весьма поверхностное представление. Начальник Украинского штаба партизанского движения (а впоследствии министр внутренних дел Украины) Тимофей Строкач, по словам его адъютанта, прекрасно понимал, что в первую очередь глупость и жестокость проводимой оккупантами политики позволила партизанскому движению добиться успеха. Движение Власова вызывало серьезное опасение у высших советских руководителей. Так, А. Щербаков, руководитель Московской партийной организации и член Политбюро, характеризовал время до появления Власова как «золотую» возможность для партизан: «Мы должны быть благодарны немцам за то, что проводимая ими политика позволила нам раздуть огонь партизанской войны на Украине». Советское руководство, по всей вероятности, опасалось, что власовское движение потребует существенного изменения их собственной тактики. Смоленский манифест, например, характеризовался секретарем ЦК Компартии Украины Моисеем Спиваком как документ, способный настроить массы против советского режима; как утверждают, сам Сталин заявил, что движение Власова представляет собой «огромное препятствие на пути к победе над немецкими фашистами».

Новое направление немецкой пропаганды не должно было стать полной неожиданностью для советского руководства. Генерал Власов попал в плен в июле 1942 года; в начале сентября появились первые немецкие листовки за его подписью, в которых вина за все страдания русского народа возлагалась на Сталина.