Опальная красавица - Елена Арсеньева

...А потом он бездумно брел по лесу, пронизанному солнцем,едва волоча ноги от безмерной усталости, телесной и душевной.

Елизавета сразу уснула, но Алексей еще долго лежал рядом,ожидая, пока бессильно раскроются стиснувшие его руки и он сможет выскользнутьиз ее объятий, не потревожив, не разбудив.

Ему надо было хоть немного прийти в себя, а рядом с ней этобыло никак невозможно. Кинулся в искрящуюся реку. Чудилось: вода зашипела,коснувшись его опаленного страстью тела, но не принесла облегчения, только ещесильнее утомила.

Выбравшись на берег, кое-как вытерся, оделся. Елизавета всеспала, лежа на боку, щекою на ладони, и у Алексея вдруг комок подкатил к горлу.Почему он не может снова лечь рядом, обнять, почему хочет уйти?

Но ему надо было, он должен был сейчас побыть один, прийти всебя от внезапности свершившегося! И, свернув разбросанные Елизаветины платье,рубашку, юбку, он вложил в спящие руки повод лошади, вяло помахивающей хвостоми наслаждающейся покоем. Он не хотел, чтобы Елизавета испугалась, еслипроснется одна, без него. Бог знает, когда он вернется и вернется ли вообще!

Когда он забрел подальше от берега, жар июньского дняотступил, оставив по себе лишь влажный, дурманный дух разогретой листвы: кругомиграли узорчатые солнечные блики. Алексей прилег под кленовый кусток, укрыллицо в зыбкой тени, смежил веки – и недоверчивая улыбка коснулась его уст.

Да уж, такого поворота событий даже он, с его привычкой кнеожиданностям, не мог предугадать! Узнав Рюкийе в смятенной, разгневаннойграфине Строиловой, он не то что изумился, не то что не поверил своим глазам –был как молнией пронзен осознанием невозможности для человека противостоятьбожьей воле. Воистину: не для того соединяет господь людей, чтобы они дерзалиразъединить свои судьбы, оправдывая себя обстоятельствами, болезнями,настроением, страхом, обидами, – не для того! И обвенчанные должны стремитьсялишь друг к другу – но не по разным путям. Их дорога – одна, единая дорога.Аминь!

Алексей был слишком ошеломлен, чтобы испытывать радостьвстречи с Рюкийе – или печаль оттого, что она оказалась не той, кого мечталнайти. Вот и нашел он единственную женщину, которую воистину любил, но... ночто? Легко было уверять себя, что ни прошлое, ни настоящее не имеет для негозначения! А краем глаза взглянув на ту тьму, которая клубилась по ее следам,легко ли повторить эти слова?

Встреча с Вольным не шла у него из головы. Было мгновение,когда, казалось, не выдержит, выскочит из зарослей, расшвыряет всех, всех скриком: «Прочь! Это моя жена!» – однако что-то принуждало его стоять исмотреть, выжидая: а захочет ли она сама сбросить эти позорные путы, захочет лисама, того не ведая, сделать шаг навстречу своему мужу?

Она сделала этот шаг – и теперь была под его защитой.Сражаясь с Касьяном, он словно бы сражался со всеми, кто хоть когда-то коснулсяЕлизаветы грязной, похотливой, жестокой рукою. Жаль, не судьба ему быладобраться до Вольного!

Когда Алексей уже вез Елизавету по лесной дороге, онудивлялся своему самообладанию и робости. Не представлял, как начнет с неюразговор, как решится обнять... почему-то казалось, что прежде надо все жепоговорить, объясниться. Но все сложилось иначе, все сложилось само собой. Такпочему же он сейчас лежит здесь, в лесу, один, почему жмурится, глядя ввысокое, бледно-голубое от зноя небо, по которому катится золотой шар солнца,но не возвращается на берег?

Его вновь опутала непонятная робость. Страсть уже второй разосвящала их встречи, но пока не был наведен духовный мост между двумя берегамиэтой единой реки-любви. Алексей знал, чувствовал: мало будет им с Елизаветоютолько телесного единения. Что-то должно случиться, чтобы их вновь соединить,как бы вновь повенчать. Что-то... он не знал что. Какая-то радость? А может,беда?

Он все думал, думал – и не заметил, как уснул.

Проснувшись, сразу вспомнил, где находится, одного не могпонять: откуда вдруг взялась ночь?

Сколько же он проспал здесь? А Елизавета? Ждет ли на берегу?Ушла? Ох, ну как так могло произойти?

Алексей замер, вскинув голову. Какой-то звук. Стон?

– Кто тут? – негромко окликнул он. – Елизавета? Рюкийе?

– Здесь, здесь, – отозвалось совсем рядом, но чуть слышно,как вздох. – Здесь...

О, как передать это мгновение ужаса, эту стынь в душе,сменившуюся жарким взрывом радости: нет, не она, слава богу! Алексей сердцемпонял это еще прежде, чем наткнулся на ту, которая стонала, прежде чем упал наколени, едва различая в свете звезд мертвенно-бледное лицо.

– Помираю, – шевельнулись белые губы. – Прости...

Грудь ее была залита кровью, одежда черна от крови. Алексейвгляделся. Он видел, он уже видел это лицо!

– Кто это сделал? Почему?!

– Они! – Умирающая выдохнула это слово с таким отчаянием,но, казалось, истратила на него все свои силы – и умолкла, а когда, собравшисьс силами, снова заговорила, Алексею почудилось, что и голос этот он уже слышалпрежде. – Они ее увезли. Я выдала. Прости...

Она резко приподнялась, с хрипом выдохнула – и рухнуланаземь. Запрокинулась голова, луч луны холодно заглянул в остановившиеся глаза– и Алексей узнал ее.

Улька. Это Улька!

Боже милостивый... Сколько смертей, крови сегодня! Почемутак ужасно ознаменовался день, когда он вновь обрел свою Рюкийе?!

Но Улька, злосчастная... Кто же эти «они», так зверски ееубившие, кого она выдала им?

Сердце вдруг приостановилось – и, словно нехотя, с больюзабилось вновь.

«Прости». Она сказала: «Прости!»

Он не помнил, когда еще бежал так, как в ту ночь. Не помнил,когда так кричал, звал, так метался, рыскал без устали по лесу, по берегу, подороге.

Но все было напрасно, напрасно! Елизаветы он не нашел.

«Что-то должно, значит, случиться, чтобы вновь нассоединить? – подумал Алексей с такой ненавистью к себе, что, окажись сейчас вруках нож, ударил бы себя в сердце, как самого лютого врага. – Какая-торадость? Или беда? Так вот же она, беда! Ты ее накликал – так не знать же тебепокоя до той поры, пока ее не избудешь!»

– Помрет, а? – пробурчал Тарас Семеныч, уныло отворачиваясьот окошка, за которым сеялся меленький дождик. – Как пить дать помрет! А?