Тайна сердца - Арина Теплова

Илья неожиданно ослабил хватку, и этого было достаточно, чтобы она, резко вырвавшись из его объятий, спрыгнула с его колен. Она пересела на противоположное сиденье и стремительно запахнула свою шубку. Несчастным тревожным взором она уставилась на него. Молодой человек остался сидеть на своем месте. Исподлобья смотря на девушку страстным взглядом, срывающимся баритоном он проворчал:

— Это что, бунт? Неужто я и поцеловать теперь не могу?

Даша, уже вконец измученная, нервная и взбудораженная всеми его домогательствами, ощутила, что более не может терпеть все это и делать вид, что ничего такого не происходит. Словно чаша ее терпения переполнилась через край, и она, испепеляя молодого человека укоряющим прекрасным взглядом, обвинительно вымолвила:

— Гадко это все. Что вы делаете сейчас, ох как гадко! Ведь вы брат мне, Илья Григорьевич! И это зло, то, что вы теперь творите!

Илья помрачнел, и его горящих глазах зажглось темное пламя. Он молчал долго, не спуская поглощающего несчастного взора с Даши, сидящей напротив.

— А что, если ты нравишься мне как девица? Сильно нравишься? — наконец сказал он глухо и хрипло.

— Нет, — произнесла она испуганно и с непониманием уставилась на его бледное лицо. — Не должно этого быть.

— Нравишься так, что мочи нет терпеть? А так и хочется зацеловать тебя всю с ног до макушки.

— Ох, не надо мне такое говорить, — пролепетала в ужасе Даша, и ее щеки запылали от стыда и его развязных, откровенных слов. — Мы же родные! Сестра я вам! Грех такое не то что делать, но и говорить! Что люди скажут?!

— Ты думаешь, не понимаю, что брат? — выдохнул Илья уже трагично. — Все я понимаю! И страдаю от того только сильнее. Но не могу я спокойно смотреть на тебя, Дарёна. Не могу! Когда ты рядом, все внутри будто переворачивается и огнем горит.

— Боже, замолчи уже! — выпалила нервно девушка, отворачиваясь к окну и закрывая уши ладонями, словно боялась слушать далее откровенные излияния молодого человека.

— Замолчу, — ответил он с надрывом в голосе. — Только знай, смотрю я на тебя не как на сестрицу. А как на суженую свою, единственную и желанную…

Даша не смотрела на него и, как безумная, отрицательно мотала головой, как будто боялась слышать все это, тут же отрицая его страшные, невозможные признания. Она упорно смотрела в окно, желая одного — поскорее укрыться в своей комнате и забыть все его слова как страшный, ужасный сон.

Илья замолчал и более не говорил. Лишь всю оставшуюся дорогу тяжело вздыхал и не спускал печального трагичного взора с Даши, видя, что девушка находится в нервном, невменяемом состоянии. Он понимал, что нынче не должен был всего этого говорить ей, но не сдержался. Трагизм всей ситуации для Ильи заключался еще и в том, что он совершенно не раскаивался, что теперь целовал ее, и что его сердце жаждало и любило Дашу. Нет, он не считал это грехом. Наоборот, в этот момент он осознал, что его любовь к девушке слишком сильна и испепеляюща, чтобы пытаться заглушить ее в своем сердце голосом разума.

Молодой человек поджал губы и за всю оставшуюся дорогу не проронил ни слова, обидевшись на нее. Ибо она совершенно не хотела понять его. Его мучений, его страданий и страсти. Нет, она, словно монахиня-праведница, судила его строго, неумолимо и жестоко.

Он вдруг вспомнил про Потемкина, который жил со своими родными племянницами открыто. Везде возил их, дарил подарки и прямо афишировал, что они состоят в интимных близких отношениях. И эти девицы — то одна, то другая, то третья — вот уже на протяжении многих лет совершенно не стеснялись того, что их дядюшка блудит с ними. Нет, они смотрели на Потемкина с благодарностью и обожанием. На одном из балов Илья отчетливо видел, как мило одна из них гладила Потемкина по руке и ворковала над ним, улыбаясь. Отчего же Даша оказалась такой пуританкой? Отчего она не желала видеть его любви и страсти? Неужели же нельзя было ничего изменить между ними только оттого, что, будто по какому-то злому року, они родились, связанные родственными узами?

Глава XIII. Ювелир

Войдя в ювелирную лавку, Илья проворно начал стряхивать с мехового кафтана снег, привыкая к яркому свету свечей. Немедля появился старик, который в прошлый раз продал ему драгоценности. Увидев молодого человека, Брозер хитро улыбнулся и произнес:

— Добрый вечер, сударь, вы снова к нам?

— Да, как видите, — кивнул Теплов, снимая треуголку, отороченную дорогим горностаем. Он отдал шляпу и перчатки мальчишке, который услужливо поклонился ему.

— Вы хотели бы снова приобрести подарки для ваших сестер и матушки? — спросил старик.

— Нет, — медленно ответил Теплов и тяжело вздохнул.

В мыслях молодого человека опять всплыл притягательный и запретный образ светловолосой девушки. Илья с тоской вспомнил, как вчера, выходя из крытых саней, Даша проигнорировала его протянутую руку, едва они приехали из Петергофа. Тогда она поспешно выпрыгнула из саней и почти бегом устремилась к дому.

Сегодня же поутру, за завтраком, она была одета в темно-коричневое платье, полностью закрытое, а простая коса была закручена в кольцо на затылке. Лицо ее было печально и несчастно, словно она страдала. Она даже не смотрела в его сторону и как будто боялась поднять на него глаза. Когда в девять, как и обычно, девушка появилась в кабинете, на его вопрос, хорошо ли она себя чувствует, Даша так несчастно и испуганно посмотрела своими бездонными синими глазами, что Илья ощутил, что именно он виноват в ее теперешнем нервном состоянии. Видимо, он действительно перегнул палку и перешел грань дозволенного. Он видел, что Даша ведет себя как затравленный зверек, наверняка боясь его.

Ощущая себя неловко оттого, что вчера все рассказал ей о своих тайных желаниях, он отчетливо понял, что совершил ошибку. Он глухо попросил Дашу переписать пару писем и спустя час отпустил девушку из своего кабинета, не в силах выносить молчаливый укор в ее прелестных глазах.

Он знал, что должен отступиться от своих желаний, потому что ясно осознал, что Даша не будет послушной исполнительницей его страсти. Она была настолько чиста, что даже не могла допустить мысли, что он, ее брат, может смотреть и посягать на нее как девушку. Для нее, видимо, это было дико