В кафе с экзистенциалистами. Свобода, бытие и абрикосовый коктейль - Сара Бейквелл

неаутентичности была продумана столь тщательно. Романист Норман Мейлер — единственный крупный американский автор, однозначно назвавший себя экзистенциалистом, — посвятил свое эссе 1957 года «Белый негр» фигуре, которую он восхвалял:

…американский экзистенциалист — хиппи, человек, сознающий, что в условиях, когда сообщество принуждено жить под страхом мгновенной смерти от атомной бомбардировки, или сравнительно быстрой смерти от рук Государства, представшего как l’univers concentrationaire, или медленной смерти от конформизма, удушающего всякое бунтарское, всякое творческое побуждение… в условиях, когда уделом человека XX столетия становится жизнь под постоянной угрозой смерти, — в таких условиях единственной жизнеутверждающей позицией, разумеется, оказалась та, которая требует принять мысль о смерти, живя с ощущением ее поминутной близости и отделясь от обществ и порвав со своими корнями, чтобы отправиться в не знающее предуказанных маршрутов путешествие, подчиненное бунтующим императивам личного человеческого «я». Иными словами, независимо от того, признаем ли мы жизнь преступной или нет, суть нашего выбора сводится к поощрению психопатологического начала в личности.

Мейлер, очевидно, решил воплотить это в жизнь. Объявив в 1960 году о своем намерении баллотироваться на пост мэра Нью-Йорка от «экзистенциалистской» партии, он вынужден был отказаться от этого плана после того, как в пьяном виде ранил ножом свою жену Адель на вечеринке, посвященной началу избирательной кампании. Он снова баллотировался в мэры в 1969 году, но уже не как экзистенциалист. Его понимание философской теории никогда не казалось более чем поверхностным. Когда немного более осведомленный английский писатель Колин Уилсон спросил Мейлера, что для него значит экзистенциализм, тот, как сообщается, махнул рукой и ответил: «О, я как бы играю на слух». Его биограф Мэри В. Дирборн предположила, что его знания о предмете были получены не из еще не переведенного «Бытия и ничто», как он любил притворяться, а из бродвейской постановки «Выхода нет» в сочетании с поспешным прочтением «Иррационального человека», популярного пособия, опубликованного в 1950 году Уильямом Барреттом — профессором философии, который ранее писал о Сартре для Partisan Review.

Уильям Баррет написал важную книгу; она последовала за другим бестселлером под редакцией Вальтера Кауфмана в 1956 году, «Экзистенциализм от Достоевского до Сартра». В ней были собраны отрывки из Кьеркегора, Достоевского, Ницше, Ясперса, Хайдеггера, Сартра и Камю, а также «притчи» Франца Кафки и предисловие редактора, в котором экзистенциализм определялся как серия «восстаний против традиционной философии» писателей, разделяющих «безудержный индивидуализм». И книга Кауфмана, и книга Барретта стали бестселлерами и способствовали интересу к оригинальным текстам, которые теперь наконец-то начали выходить в переводе. Книга де Бовуар «Второй пол» вышла на английском языке в 1953 году. «Миф о Сизифе» появился в 1955 году, пополнив коллекцию более ранних переводов романов Камю. В 1956 году появилось главное: «Бытие и ничто», переведенный Хейзел Барнс и показавший Сартра в его наилучшем виде. За ним последовали книги Барнс, в которых экзистенциалистская мысль сравнивалась с другими традициями, включая дзен-буддизм, — еще одна мода той эпохи. В 1961 году она также представила телевизионный сериал Self-Encounter: a study in existentialism, в котором философские идеи объяснялись с помощью мини-спектаклей с отрывками из экзистенциалистских пьес. Это была отличная идея, хотя, по воспоминаниям Барнс, сериал был отмечен трагическим инцидентом. В одной из пьес актер играл врача, который размышлял на тему смерти. На следующий день после съемок актер увидел котенка, застрявшего на телефонном столбе, и полез спасать его. Он коснулся провода под напряжением и умер.

К этому времени экзистенциализм был на пике популярности в Соединенных Штатах, в то время как по другую сторону Атлантики, в Британии, к нему относились осторожнее. Профессиональных философов в обеих странах уже давно оттолкнул логический позитивист Рудольф Карнап, немецкий эмигрант из США, который в 1932 году написал работу, высмеивающую такие хайдеггерианские фразы, как «ничто ничтожит» (das Nichts nichtet). Его нападки провели границу между «англо-американской» и «континентальной» философией, которая существует и по сей день. Непрофессиональных читателей это не беспокоило, и они находили экзистенциализм плодотворным — но в Англии были и другие культурные препятствия. Как отмечала Айрис Мердок, первый популяризатор этих идей в стране, англичане привыкли к идеям, возникшим в мире, где «люди играют в крикет, готовят пироги, принимают простые решения, вспоминают детство и ходят в цирк», тогда как экзистенциалисты пришли из мира, где люди совершают большие грехи, влюбляются и вступают в коммунистическую партию. Однако в 1950-е годы английская молодежь обнаружила, что грех и политика действительно могут быть веселее пирогов.

Айрис Мердок поощряла их. Она и сама была в восторге от своей первой встречи с Сартром, когда работала в организации по делам беженцев UNRRA в Брюсселе в 1945 году. Айрис слушала его лекции в городе (где он подписал ей экземпляр книги L’être et le néant) и писала другу: «Волнуюсь — я не помню ничего подобного с тех времен, когда в юности я открыла для себя Китса, Шелли и Кольриджа». Позже она по большей части откажется от экзистенциализма, но в то время Айрис уже сделала многое для его популяризации. Мердок выступала с лекциями, написала первую книгу о Сартре в 1953 году, добавила экзистенциалистские нотки в свой первый роман «Под сетью»[86] и подала собственный пример, предаваясь свободной любви с бисексуальным оттенком.

Академическая карьера Айрис Мердок в Оксфорде и благородные нотки в ее речи (она всегда говорила «phlossofeh» и «litch-cha») ограничили ее привлекательность в то время, когда традиционные английские социальные структуры были подорваны снизу дерзкими молодыми людьми с радикальными взглядами и региональными акцентами. Претенциозным парижанам было нелегко с ними конкурировать — пока в 1956 году, в год экзистенциалистских чудес, на сцену не вышел совершенно иной английский экзистенциалист.

Его звали Колин Уилсон; он был родом из Лестера в Мидлендсе и не учился в университете. Его книга называлась «Посторонний», в честь «Постороннего» Камю, и она дала читателям безумный экскурс по отверженным чужакам или «посторонним» в современной литературе, от Достоевского, Г. Г. Уэллса, Т. Э. Лоуренса и излияний буйного танцора Вацлава Нижинского до Рокантена Сартра и Мерсо Камю. Источники были разнообразны, тон смел, идеи велики, вызов традиционной академической науке безошибочен. Британский книжный рынок пал.

Помогло то, что Уилсон и сам был идеалом публициста. Ему не было и двадцати пяти, но выглядел он великолепно: пышные волосы, спадающие на лоб, крепкая челюсть, пухлые губы и плотная водолазка. Его прошлое не было радостным, он рано сбежал из Лестера, чтобы смешаться с поэтами и битниками Лондона 1950-х. Лето 1954 года он провел без гроша в кармане,