Жестокие люди - Дирк Уиттенборн

Мать Джакомо была элегантной, слегка небрежно одетой итальянкой из Милана, которая в качестве pied-a-terre в Нью-Йорке избрала пентхаус в доме, который находился недалеко от Центрального парка. В их квартире было четыре спальни. Стены были выкрашены черной краской и отделаны золотом, а мебель обита тканью ядовито-зеленого цвета. Наверное, если бы мне довелось бывать в «Студии 54», это не показалось бы мне таким уж экзотичным сочетанием. Она сказала, чтобы я называл ее Доната; меня же она величала «прекрасное дитя». На ее руках звенели золотые браслеты, которые она скупала, когда ездила отдыхать в страны Третьего мира. Волосы у нее были выкрашены в платиновый цвет. Вид у нее был слегка озадаченный – как у любого человека, прожигающего жизнь. Джакомо сказал, что она принимала ЛСД. Его отчима звали Дитер. Он был бароном. Я сдуру спросил его, чем он занимается, на что он с гордостью ответил, что ничем не занимается, насколько это вообще возможно.

На праздничный бранч собралось около тридцати человек. Суши я есть не стал. Но мне не хотелось, чтобы меня приняли за провинциала, поэтому я, по своему обыкновению, наврал: сказал Донате, что у меня такая аллергия на рыбу, что если я хотя бы коснусь ее языком, у меня немедленно распухнет горло, и тогда ей придется делать мне трахеотомию. Ей стало так меня жалко, что она немедленно пошла на кухню и приготовила мне макароны – своими собственными увешанными браслетами руками. Раньше мне не приходилось встречать по-настоящему богатых людей, которые умели бы готовить.

Все много говорили о Красных бригадах и банде Баадер-Майнхофа. Люди вспоминали о своих знакомых, которым террористы отрезали уши, хоронили живьем или держали в плену, требуя заплатить за них выкуп. Некоторые супружеские пары ссорились, когда начинали спорить о том, сколько каждый из них готов бы был заплатить, чтобы вернуть другого обратно. Это было смешно.

– Если у вас есть сто миллионов долларов, то выложить один миллион долларов за то, чтобы бандиты отпустили вашу жену или ребенка – это ерунда. Но если у вас есть всего два миллиона, поневоле придется призадуматься, – сказал мужчина.

– О чем? – спросил я.

– Может быть, будет дешевле жениться еще раз или усыновить ребенка?

В общем, как я и говорил – это было довольно забавно.

Даже не знаю, чувствовал бы я себя таким отверженным, если бы присутствовал на вечеринке у миссис Кеннеди или у миссис Марс. Выглянув в окно, я увидел, как мимо меня проплывает пара могучих рогов. Не подсыпала ли Доната кислоты в соус для спагетти? В этом не было ничего невозможного – по крайней мере, они курили траву в перерывах между блюдами. Затем я вспомнил, что это, должно быть, праздничный парад, который устраивает в День Благодарения универмаг «Мейси». Рога, видимо, принадлежали Буллуинклу.

Когда я был ребенком, у мамы все никак не находилось времени, чтобы отвести меня посмотреть на это красочное шествие.

Дитер наклонился ко мне и доверительно сказал:

– Знаешь, американские аристократы – очень умные люди. Им удалось убедить весь мир в том, что их не существует. – Тут в окне показалась еще одна платформа. Чем больше Дитер напивался, тем больше напоминал мне полковника Клинка из сериала «Молодчики Хогана». – Так, конечно, безопаснее. А мы-то подставляем себя под огонь. – Он, видимо, решил, что мы с ним одного поля ягода. Мне казалось, я участвую в грандиозном розыгрыше. Я выглянул из окна и помахал Касперу – доброму привидению.

– А почему никто не смотрит парад?

Все подбежали к окну и стали хлопать в ладоши, когда мимо проплывали герои мультфильмов. Доната приказала принести еще шампанского, и, указывая на маленькие фигурки людей, которые стояли внизу, сказала:

– Мы здесь, наверху, а они там, внизу, за что я очень благодарна своей судьбе. – Она зачем-то надела темные очки, несмотря на то, что и не собиралась выходить на улицу. Прямо как Джеки О.

Дитер закурил сигару и посмотрел вниз.

– Это очень умно с вашей стороны. В Америке говорят, что каждый может разбогатеть, и поэтому, если люди ненавидят богатых, это значит, что они ненавидят самих себя. Это парализует их волю, и все, что им остается делать, – это обжираться.

Тогда все стали шутить насчет величины порций в американских ресторанах и о том, какие жирдяи живут между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Это было довольно обидно. Тут вошел бармен и прошептал что-то на ухо Донате.

– Тебя просят подойти к телефону, – сказала она мне.

Я вышел в восьмиугольный холл с зеркальными стенами. Казалось, что я был везде, и одновременно нигде. Мама меня выследила. Поднося трубку к уху, я уже пытался придумать подходящее объяснение тому, что не нахожусь в закромах миссис Марс, готовясь поедать индейку вместе с кланом Кеннеди.

– Да что с тобой, Финн? – Такой простой вопрос. Но я меньше всего ожидал услышать его от Майи. Когда я понял, что это и вправду ее голос – такой мягкий, со знакомой хрипотцой, – мне показалось, что все мои воспоминания и чувства уставились на меня, изумленно распахнув глаза и открыв рот. Мне представилось, как в ожидании моего ответа она выпускает изо рта кольцо дыма, напоминающее нимб, и протыкает его пальцем. А рядом с ней сидит ее новый парень. Вообще, у меня довольно богатое воображение. В трубке послышался шум.

– Ты знаешь, что со мной. – Я был взбешен и счастлив одновременно.

– Это правда. Я знаю. – Она затянулась сигаретой.

– Ну, как дела в Швейцарии? – Мне довольно хорошо удавалось изображать хладнокровие. Правда, голос у меня дрожал, и к тому же я чуть не задыхался оттого, что в горле стоял огромный комок.

– Я сейчас в Нью-Йорке.

Этого я не ожидал, и некоторое время раздумывал, что сказать в ответ. Потом решил, что нужно готовиться к худшему.

– А где твой парень? – Не успел я вымолвить эти слова, как уже пожалел об этом.

– Может, ты мне скажешь?

До меня все еще не дошло.

– Что за странные шутки, Майя? Брюс сказал мне, что у тебя появился бойфренд. Могла бы написать мне хотя бы одно письмо.

– Я не получала твоих писем. И у меня нет никаких бойфрендов… если не считать тебя. – Это было именно то, что я жаждал услышать, и именно поэтому в это невозможно было поверить.

– Так зачем же Брюс…

– Финн, у меня нет ни малейшего желания говорить сейчас о Брюсе или о том, что произошло в Флейвалле, – перебила она меня.

– Но нам все-таки придется об этом поговорить.

– Если ты хочешь меня видеть, то пообещай, что не будешь задавать никаких вопросов.

– Но я хочу знать!

– Я расскажу тебе все завтра.

– Почему?

– Просто пообещай мне это.

– Ладно, обещаю.

– Поклянись.

– Хорошо, клянусь, что не буду задавать никаких вопросов. – Но уже через секунду я нарушил свое обещание: