Карусели над городом - Юрий Геннадьевич Томин

— Хватит, наверное, — сказал Гена. — Наши уже встают.

— Слушай, Гена, я хочу тебя спросить: как вы готовились к походу? Это, наверное, очень серьезная подготовка?

— Обыкновенная. Сначала теория, потом учились ориентироваться, ходили по азимуту. Весной, на каникулах, были сборы. Соревнования: кто быстрей поставит палатку, разожжет костер…

— В общем, в лесу ориентироваться умеете?

— Элементарно.

— И сумеете выйти куда надо?

— А куда надо? — спросил Гена.

— Вот это и меня интересует.

— На карте было помечено. Только она пропала.

— Тебе это не кажется странным?

— Ничего, — сказал Гена. — Куда-нибудь выйдем. Не маленькие.

— Кто с вами занимался?

— Елена Дмитриевна.

— Вот эта самая?

— Какая же еще? Другой у нас нет.

Расспрашивать дальше о Лжедмитриевне Алексей Палыч не стал. Кажется, копия была сделана на совесть.

— А можно мне вас спросить?

— Пожалуйста, — сказал Алексей Палыч, догадываясь, о чем будет вопрос.

— Как вы к нам попали?

— Просто прибились, как Веник, — попробовал отшутиться Алексей Палыч.

— Я серьезно… — сказал Гена.

— Лже… гм… Елена Дмитриевна нас пригласила.

— Зачем? Раньше она ничего не говорила.

— Знаешь, Гена, — сказал Алексей Палыч, стараясь придать своему лицу самое честное выражение, — твои вопросы вполне справедливы. Но у меня на них нет ответов. Или скажем так: они есть, но лучше бы их вообще не было. Тебя устроит такое объяснение?

Гена пожал плечами:

— Не хотите говорить, не надо.

— А ты спроси у Елены Дмитриевны, — нашелся Алексей Палыч.

Это была неплохая идея. Правду Лжедмитриевна тоже сказать не может, вот пускай сама и выкручивается. Во всяком случае, сочинять для этих ребятишек какую-то легенду Алексею Палычу не хотелось.

— Неудобно, — сказал Гена.

— A y меня удобно?

— Нормально, — сказал Гена, — ребята к вам хорошо относятся, хоть вы и старый.

— Неужели я такой уж старый? — якобы небрежно спросил Алексей Палыч.

— Для такого похода, — уточнил Гена.

Алексей Палыч уже не слегка, а вполне серьезно встревожился, ибо дело касалось проблемы, которой до сих пор он не замечал. Среди своих знакомых он считался вполне молодцом, а в кулеминской бане его даже часто просили: «Подвиньтесь, молодой человек».

— Прости, пожалуйста, — сказал Алексей Палыч, — но я кое-что читал, и мне известно, что Жак Кусто до сих пор ныряет с аквалангом. А ведь ему ого-го сколько лет.

— Я тоже читал, — сказал Гена.

— Интересно, — без всякого интереса сказал Алексей Палыч, — а сколько, ты думаешь, мне лет?

— Тоже, наверное, вроде этого.

— А сколько лет твоему отцу?

— Откуда я знаю…

— Странно, — сказал Алексей Палыч. — У вас дома справляются дни его рождения… Наверное, бывают гости… поздравляют… Ведь говорят, сколько ему лет?

— Откуда я знаю… Меня за стол не сажают.

— Но все-таки: тридцать пять или сорок?

— Наверное, сорок…

— А мне сорок пять! — заявил Алексей Палыч с тихой гордостью.

Но Гену это не поразило: в своем прекрасном возрасте разницу между сорока и семьюдесятью он не осознавал — не по недостатку воображения, а потому, что эта проблема его не волновала.

— К вам ребята хорошо относятся, — повторил он. — А почему вы у нас — разговорчики разные.

— А Борис?

— Борис ничего. Но вас мы понимаем, а его не очень.

— Борис просто очень устал, — сказал Алексей Палыч. — Я, Гена, не могу тебе объяснить…

— Да ничего не надо объяснять, Алексей Палыч. Мы идем, все нормально… Не хотите — не надо…

— Я бы очень хотел, — сказал Алексей Палыч, — но это невозможно. Ты мне должен просто поверить.

— Я вам верю, — сказал Гена, и в голосе его Алексей Палыч почувствовал какое-то прощение, отпущение грехов, которых не было. — Мне вообще кажется, что все немножко не так…

— Что именно?

— А все, — сказал Гена. — Объяснить я не могу. Чувствую…

— Ты правильно чувствуешь, — вздохнул Алексей Палыч. — Ты понимаешь, я оказался в положении собаки, которая все знает, но объяснить не может. У нас с тобой странный разговор — откровенность без откровений… Но я, Гена, не виноват… Пойдем на стоянку. Если у тебя будут вопросы, спрашивай в любое время, не стесняйся.

Гена пошел вперед и стал подниматься на склон.

Алексея Палыча вдруг осенило.

— Стоп, — сказал он. — Гена, ты — ее помощник?

Гена обернулся. Волнений на его лице заметить не удалось.

— Кого? — спросил он.

— Елены Дмитриевны.

— Конечно, — сказал Гена. — И я, и все остальные тоже.

Алексей Палыч не стал его останавливать. Мысли его сейчас бродили по разным каналам, но в одном из них сейчас возникло подозрение, что Гена знает больше, чем говорит.

Не тайный ли он помощник Лжедмитриевны?

Нет. Будущее покажет, что не тайный.

Из чего варят кашу

Когда Алексей Палыч и Гена поднялись наверх, там уже все проснулись. Ребята обувались, ежась со сна. Веник бродил между ними, жаловался, старался рассказать о происшествии на берегу, но его не понимали.

Шурик сидел на корточках возле вчерашнего костра, пытаясь разыскать тлеющие угли. Ничего из этой затеи не получилось.

— Алексей Палыч, давайте вашу пушку.

Хотя история с пропавшими спичками по-прежнему не нравилась Алексею Палычу, она имела и хорошую сторону: конструктор «пушки» оказался небесполезным человеком в походе. Вот только Борис не принес еще ощутимой пользы. Он и сам это понимал. Дежурить сегодня была не его очередь, но он сходил за водой, за ветками и только потом пошел умываться к озеру. Лжедмитриевна уходила с берега последней. Возле Бориса она задержалась.

— Как ты себя чувствуешь?

— А что?

— Вчера тебе было плохо…

— А сегодня хорошо.

— Боря, не надо на меня злиться, — сказала Лжедмитриевна. — Вы сами захотели пойти с нами.

— А я вот возьму и скажу ребятам, кто ты такая.

Лжедмитриевна не испугалась.

— Не стоит. Себе же хуже сделаешь. Я ведь никому не говорю, что ты вчера притворялся.

— А ты