Карусели над городом - Юрий Геннадьевич Томин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, не аппендицит? — спросил Славик, обращаясь к Чижику.
Чижик молча кивнул, развернулся и направился в глубь леса, туда, где были оставлены рюкзаки.
— Жрать надо меньше, — заметил Шурик, ни к кому не обращаясь персонально.
— Дурак! — сказала Мартышка.
— А что, пошутить нельзя?
— Заткнись, — посоветовал Славик. — Валька, у тебя есть что-нибудь от живота?
— От живота, от живота…. — пропела повеселевшая Валентина, раскрывая аптечку. — Ты думаешь, я наизусть помню? Тут у меня список. Вот. От живота — фталазол.
Валентина протянула Алексею Палычу два таблетки.
— Потом еще дам.
— Большое спасибо, — растерянно сказал Алексей Палыч.
Лжедмитриевна решительно — и это надо непременно отметить — приказала:
— Идемте, ребята.
Во взгляде, который она напоследок бросила на Алексея Палыча, был такой нехороший прищур: не то презрение, не то подозрение.
«Иди, иди, не щурься, — мысленно сказал ей Алексей, Палыч. — Я еще не то выдумаю». Однако это было пустой похвальбой. Алексей Палыч прекрасно понимал, что второй раз ребят в эти игры играть не заставишь. Разве что — ломать ногу по-настоящему…
Вернулся Борис, злой и насупленный.
— Что они говорили?
— Кажется, они не поняли, — виновато ответил Алексей Палыч. — Просто решили, что у тебя было расстройство желудка.
— Еще не лучше!
— Почему ты убежал? Ведь главное уже было сделано.
— Посмотрите.
Борис раздвинул кустики вереска. Рыжая дорожка струилась у его ног.
— Рыжие — самые кусачие, — мрачно заметил Борис.
— Разве нельзя было передвинуться? — спросил Алексей Палыч, стараясь придать своему голосу максимум деликатности.
— Они в штаны набились. От своих штанов я убежать не могу.
Алексей Палыч вздохнул.
— Да-а… Не везет.
— Пока только нам не везет, — уточнил Борис. — И вообще — в гробу видал я эту планету. Одних спасай, других спасай… Мы что, на спасательной станции работаем?
Борис погрозил кулаком в небо.
— Эй вы, забирайте свою физкультурницу!
Таким разъяренным Бориса Алексей Палыч еще не видел. Винил он во всем себя и старался придумать что-то, что могло бы отвлечь компаньона. Придумалось почему-то не самое умное.
— Вот, тебе таблетки оставили, — сказал Алексей Палыч.
Таблетки полетели в траву.
— А ребята хорошие, — примирительно сказал Алексей Палыч. — Ты заметил, они сразу согласились тебя нести?
— А я ничего не говорю, — остывая, пробубнил Борис. — Это я вроде дурачка.
— Не ты один, — уточнил Алексей Палыч. — Пойдем, а то отстанем.
— Подождут. Огонь-то у нас.
Борис оказался прав. На сей раз группа ждала их.
— Больше не отставайте! — крикнул Стасик. — Мы и так опаздываем.
— Интересно, куда? — буркнул Борис. — На кладбище, что ли?
Черный юмор Бориса и на сей раз не был оценен, ибо услышал его только Алексей Палыч, а он по природе был оптимистом.
Рыбаки ловили рыбу
Алексей Палыч проснулся незадолго до восхода солнца. Вчера вечером они с Борисом оборудовали ночлег по всем правилам — нарубили елового лапника, сделали подстилку; спать было не хуже, чем в палатках.
С вечера все намазались мазью, найденной Веником, даже и ему нос намазали, но он все слизал и остался в недоумении — почему так мало и так не вкусно?
Борис объяснил всем, как достался ему тюбик, и при этом оба заговорщика изучали выражение лица Лжедмитриевны. Но ребята по-прежнему грешили на Валентину. Та еще пять раз поклялась, что все проверяла по списку. Лжедмитриевна молчала, что было с ее стороны достаточно подло. Если, конечно, мазь украла она. Во всяком случае, мазаться она отказалась. Это говорило в ее пользу, если она хотела хоть как-то загладить вину. Но это же говорило против нее, ибо, значит, имелось что заглаживать. В общем, подозрения, разбавленные сомнениями, остались: все могло выйти случайно, но уж слишком много случайностей.
Вчера произошло еще одно событие, облегчившее душу Алексея Палыча. Он известил родителей Бориса. Не полностью известил, а процентов на восемьдесят: таков примерно был, по его мнению, коэффициент честности жителей родной области.
Вскоре после неудавшейся симуляции группа пересекла обещанную Чижиком «железку». Две пары рельсов уходили влево и вправо, безнадежно теряясь в сужающейся вдали просеке. От полотна несло жаром. Было и тихо и пусто, стрекотали кузнечики. Дорога выглядела необитаемой. Почему-то вид этой пустынной дороги, накаленное полотно и даже кузнечики показались Алексею Палычу нереальными; ему захотелось проснуться и увидеть себя и Бориса в родимом Кулеминске, где-нибудь в районе бочки с прохладным квасом. Но мечтать было некогда: группа уже спустилась с насыпи и сходила в лес.
Алексей Палыч достал записную книжку, вырвал из нее листок и написал на нем стерженьком шариковой ручки послание в никуда.
«Уважаемый товарищ! Убедительно прошу Вас отправить по указанному адресу телеграмму:
«Ваш сын Борис выехал мною Москву вызову министра выставку достижений. Мухин».
Деньги на телеграмму оставляю».
Затем он вынул два рубля, положил их вместе с листком на шпалу и придавил камнем. Полюбовавшись на свою работу, он заменил один рубль на трешку, чтобы «уважаемому товарищу» осталось, как в старину говорили, «на чай».
Конечно, Алексей Палыч не надеялся, что кто-то из-за четырех рублей спрыгнет с поезда или остановит состав. Просто он знал, что на свете существуют путевые обходчики. Ведь до сих пор бросают в океан бутылки с записками. По сравнению с океаном полотно железной дороги, все равно что почтовый ящик.
Алексей Палыч как в воду глядел. Часа через два записку обнаружили. Ее прочитали и положили в карман. Еще часа через два нашедший очутился на ближайшей станции. Но телеграфа там не было. Обо всем этом Алексей Палыч не знал и теперь был спокоен за Бориса на те восемьдесят процентов, о которых уже говорилось.
Алексей Палыч, извиваясь, как гусеница, вылез из своего чехла.
В палатках еще спали. Спал и Борис. Сейчас он не казался таким решительным и суровым, как днем, — обыкновенный мальчишка, с припухлыми, еще детскими губами. Скоро, очень скоро он подрастет и уедет из Кулеминска на учебу. Алексей Палыч надеялся, что Борис не станет учиться на официанта или продавца мяса. Распространилась в последнее время в Кулеминске такая эпидемия. Прослышали некоторые молодые о большой деньге, супермагнитофонах