Демидовский бунт - Владимир Буртовой

Ударившись коленями об острые камешки, Илейка встревоженно опустился рядом с неподвижно замершим отцом Киприаном. Кружку монах уронил себе на колени, горячая вода замочила полу кафтана, но отец Киприан не чувствовал этого. Сухие губы его были плотно сжаты, остановившийся взгляд устремлен в сторону далекого голубеющего озера.

– Отец Киприан, что с тобой? Тебе худо?

Страшась вспугнуть встающее перед ним видение, отец Киприан предостерег отрока:

– Тише, брате Илья, тише. Смотри, вот, от сини окиян-моря ОНИ идут к нам. Видишь?

Над дальними, зеленью укрытыми холмами, над зелеными цветущими рощами встало нежное сияние, мерцающее голубыми искрами. Потом, медленно вырастая в размерах, словно из невесомого воздуха, возникли три величественные фигуры в белых одеяниях, с длинными седыми бородами. Седые волосы на голове у каждого схвачены сверкающими золотом обручем, длинные усы слегка шевелятся на ветру.

Отец Киприан – будто и не было только что сердечного недуга – с завидной легкостью вскочил на ноги, сделал несколько неслышных шагов навстречу словно невесомым белым старцам.

– Кто вы, люди? – громко спрашивает он пришельцев и глаза ладонью прикрывает от нестерпимо яркого голубого сияния. – Христиане ли, братья ли по вере?

Но они не подходят, машут посохами, страшась надрывного воя собаки. Отец Киприан хватает длинный прут и отгоняет Иргиза.

– Идите, братья! – громко, радостно зовет он белых старцев. – Дайте глоток воды из чистых родников вольной земли! Я чувствую прохладный запах ваших рек. Дайте кус хлеба, взращенного свободными пахарями заветной земли Белых Вод! Воды, братья, жажда сушит немощное тело…

Илейка с трудом разжал стиснутые зубы отца Киприана, влил в рот ложку теплого отвара шиповника. Растопырив негнущиеся пальцы, упираясь ими в холодные камни, монах делал отчаянные попытки подняться…

На груди ближнего из старцев поверх белой долгополой рубахи отец Киприан явственно различил золотой крест с изображением распятого Иисуса Христа.

– Единоверцы! Братья, подойдите же! Я к вам так долго шел, сквозь кровь мужицкого бунта, сквозь непролазные тернии боярских застав. И вот я у ворот заветного мужицкого царства… Бью поклон вам, старейшины.

Один из старцев протянул к отцу Киприану длинные белые руки ладонями вверх, тихо сказал:

– Приветствуем и мы тебя, святой отец, в христианской земле, в свободной стране Белых Вод. Много лет, в окружении диких и мертвых гор, хранили мы надежду, что сыщут к нам дорогу обездоленные и здесь найдут утешение истерзанной душе. Идем же в наш светлый и вольный край.

Под тихий колокольный звон далеких, но хорошо различимых белокаменных церквей – так схожих с московскими! – неслышно и легко ступая по прохладной росистой траве, отец Киприан пошел за старцами. Шел и с каждым шагом поднимался над землей выше, выше, словно лишался собственного веса и обретал крылья. Вот уже отрок Илья и пес Иргиз чуть видны у костра, полузакрытые сизо-серым дымом. Отрок тянет руки ему вслед, кричит что-то, обливаясь слезами. Отец Киприан оглядывается, в недоумении машет рукой, зовет следом:

– Идем, брате Илья! Вот же она, заветная мечта наша, желанное Беловодье! Добрели-таки!

Над голубым озером сверкнула ослепительно яркая молния, громыхнул нестерпимым треском гром, и свет померк в счастливых глазах отца Киприана…

Илейка беззвучно плакал около неподвижного, остывающего тела. Монах лежал на рядне, вытянув ноги. Илейка сложил ему руки на груди и походный складень развернул у изголовья, огарок свечи зажег, а молитву прочесть так и не смог. Все казалось ему, будто уснул отец Киприан, измученный долгой и многотрудной дорогой, что вот сейчас вздохнет протяжно, откроет голубые глаза и ласково улыбнется зряшным Илейкиным слезам. И побредут они дальше неспешным шагом искать вольность. К вечеру тело отца Киприана и вовсе остыло. Плакал Илейка, когда стаскивал камни для могильного склепа – копать землю было не под силу из-за твердости здешнего грунта. Плакал, заваливая тело тяжелыми кусками плитняка, чтобы хищники не растащили кости отца Киприана по окрестным ущельям. Оплакивал отца Киприана и свое так рано оборвавшееся отрочество.

Вечер и ночь просидели у склепа Илейка и пес. Иргиз изредка выл, и тягучее эхо разносило окрест известие о смерти человека. Но кому было слушать? Людей нет, а звери да птицы – им что за дело до случайно пришедших сюда…

Утром, едва над холмистым нагорьем забрезжил розово-синий рассвет, Илейка оставил на склепе вместо креста развернутый складень: пусть знают путники, что лежит здесь христианин. Неспешно надев на плечи котомку, рядом с подарком атамана Гурия Чубука сунул за пояс пистоль отца Киприана. Прощаясь, перекрестил каменную могилу и быстрым шагом, в сопровождении понурого Иргиза, пошел вдоль реки на юго-восток, к озеру, которое по-прежнему так заманчиво голубело время от времени далеко впереди.

Илейка шел и верил, что рано или поздно ему встретится вольная земля – Беловодье. Там сыщет он атамана-сокола с ватагой отважных молодцов и вместе с ними знакомой уже дорогой возвратится на Русь, чтобы поднять мужиков на великий бунт, поквитаться с ненавистным Демидовым за погибель родителя Федора, с царскими слугами за убиенного деда Капитона, за побитых ромодановских мужиков, за ватагу Чубука, которой не довелось дойти до свободного царства…

Илейка шел, а легкий свежий ветер разносил с камней чуть приметную седую пыль, на которой едва отпечатывались такие недолговечные следы одинокого путника.

Декабрь 1773 года. Порывистый юго-восточный ветер гнал с киргиз-кайсацкой степи бесконечные волны разыгравшейся поземки. Походный атаман Илья Федорович Арапов поднял воротник полушубка – холодные и надоедливые, словно осенние кусучие мухи, сухие снежинки леденили шею под срезом теплой лисьей шапки.

– Зябко, атаман? – перекрывая свист ветра, спросил казачий есаул Кузьма Аксак, стараясь держать своего коня рядом с атамановым.

– Не то – зябко! – отозвался Илья Федорович. – Будто пьяный брадобрей тупыми ножницами шею под затылком скоблит…

– Дело к ночи! Скоро стемнеет, зги и то не увидишь, – снова прокричал есаул. – Не забрести бы куда не след!

А сам отворачивает лицо чуть в сторону, чтобы не захлебнуться порывистым ветром.

Атаман смахнул снежную порошу с воротника около лица, внимательно посмотрел вперед, на хорошо знакомую дорогу, которая по заснеженному нагорью едва просматривалась вдоль извилистого правобережья реки Самары.

Чем дальше отъезжал атаман Илья Федорович Арапов от Берды, главной ставки повстанческого войска под Оренбургом, тем отчетливее сознавал, сколь ответственную задачу возложил на него государь. Неожиданное знакомство и ласковая беседа с Петром Федоровичем запали в душу накрепко, до гробовой доски… Посланный от военной коллегии есаул Кузьма Аксак сыскал его в таком огромном войске довольно скоро – Арапов со своими людьми коротал время у жарких костров: бузулукцы прибыли не так давно, и квартир в Берде для них не осталось.