Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

– Слушаюсь, мой господин, – ответил Рустем и, медленно поднявшись, проковылял на выход. Он все сделает, как приказано султаном. О последствиях же выбора им преемника пусть беспокоятся потомки. Сам же он Сулеймана по-всякому не переживет.

– Ты была больна, – сказал Сулейман. – Сама не ведала, что говоришь.

– Мозг у меня от жара помутился, – ответила Хюррем. – Шайтан говорил моими устами.

– Баязид – мой сын.

– Конечно, твой. Я же тебя любила всем сердцем. К тому же в гареме я была под стражей. Ибрагим просто не смог бы ко мне пробраться. Это была сатанинская ложь.

– Однако же он так похож на Ибрагима… – сказал Сулейман, протягивая руку, чтобы ее коснуться…

Хюррем там не было. Горькие слезы тоски по ней и жалости к себе наполнили его глаза до краев. Тридцать пять лет он любил ее больше всех на свете. Отказался от гарема ради нее, сделал своею царицей. Хюррем его всегда любила. Конечно же, это болезнь заставила ее сказать напоследок то, что она сказала перед самым концом.

Тем не менее те слова ее до сих пор звучали у него в ушах так, будто она по-прежнему здесь, прямо при нем. Сулейман так и видел ее лежащей в постели с бледным как смерть лицом, слышал ее резкий как металл голос. Он открыл глаза, почти ожидая увидеть ее перед собою. Но там не было никого, кроме глухих к его горю немых с каменно-бесчувственными лицами.

Султан вспомнил, как впервые увидел ее во дворе Старого дворца – в зеленой тюбетейке и с по-детски насупленным над вышиванием лицом. «Сама она была не способна на ненависть», – сказал он себе. То был точно шайтан, вещавший ее устами; сама она была уже в Раю к тому времени, когда через нее исторглись на него все эти проклятия.

Но мог ли он быть до конца уверен?.. А раз нет, то лучше пьяница, чем прерывание рода на веки вечные.

Глава 102

Весной Каппадокия полыхает полевыми цветами, – дождь вызывает неистовое буйство красок степей, пропеченных солнцем. Баязид с Мурадом ехали вдоль быстрой реки между рядами стройных пирамидальных тополей, которыми были обсажены рапсовые поля по обе стороны.

Они поднялись на гребень гряды, к башням крепости Хисар. Под ними раскинулся лагерь войска Баязида. Горячий арабский скакун под ним нетерпеливо дрожал. Лагерь совершал намаз; воины выстроились рядами на коленях и в едином ритме били челом. Их были тьмы и тьмы.

Мужчины в последние недели съезжались сюда отовсюду. Кого тут только не было: курды с алыми кушаками и в шерстяных тюбетейках; туркменские разбойники в папахах; сипахи, дезертировавшие из Порты в поисках нового Мустафы; лишенные наделов тимарлы в самых причудливых самодельных латах и конических шлемах.

Теперь их на этой равнине стояло двадцать тысяч – традиционная численность армий газы, с которыми их прадеды и деды – конные воины-кочевники – завоевывали степи во имя Османов.

Мурад обернулся к Баязиду.

– Ты зажег пламя под Империей! Смотри, как они тянутся и стекаются к тебе! Отныне ты – их будущее!

– И я их не подведу, – уверенно сказал Баязид.

Селим пребывал в мрачном расположении духа. Баязид собирает несметное воинство, а отец все бездействует. Послал вместо этого в Конью своего Соколлу с царским приказом взять его брата на пушку. Ну почему отец все рассиживается во дворце, глядя безучастно за кружением по стенам теней от солнца, в то время ка «новый Мустафа» копит силы в Ангоре и готовится свергнуть и убить султана? А его самого в который раз бросили на произвол судьбы.

Селим осушил стоящий под рукой хрустальный бокал и хлопнул в ладоши пажу, чтобы тот его снова наполнил.

Будь проклят Баязид! И будь проклят Сулейман!

Вернее всего, они сговорились и вместе злоумышляют против него. Откуда ему знать, может, Сулейман уже и сам давно в Амасье и пирует там в серале с Баязидом или любуется его показушными успехами в джериде. Или, хуже того, его брат прямо сейчас замышляет на пару с агой янычар заговор с целью захвата престола по примеру деда.

Селим опрокинул в себя очередную мерку вина. До чего же несправедлива к нему жизнь: ни от матери не видел ни тепла, ни ласки; ни от отца ни малейшего внимания, ведь Сулейман его всегда просто игнорировал, предпочитая сначала Мустафу, потом Джихангира.

Сегодня вечером никаким вином не удавалось ему стряхнуть дурное настроение. Нужно на что-то отвлечься, подумал он.

– Аббас!

Его кызляр-агасы выступил из тени и низко поклонился. Вот зачем Хюррем навязала ему своего главного черного евнуха в наследство? А вдруг он шпион? Надо бы его голову отправить на кол. Он скоро над этим подумает, но только не прямо сейчас.

– Да, мой господин, – промямлил Аббас.

– Мне нужно развлечься, кызляр-агасы.

– Чего именно соизволит желать мой господин?

– Готовь стадо. Бык в нетерпении роет землю.

– Как пожелаете.

При свете масляных ламп в штабном шатре кампании офицеры Баязида бок о бок с главарями туркменских басмачей и курдских разбойников толпились вокруг разложенных по полу карт местности.

– Сулейман изволил отрядить свою наследную Перловку… – Взрыв хохота был ответом на данное ими размазне Селиму презрительное прозвище. – Он ему, стало быть, приказал выдвинуться со своим войском и обозом в Конью на защиту караванного пути в Сирию. От нас подальше, надо понимать. Но возмущение у нас не против Сулеймана. – Баязид обвел взглядом суровые бородатые лица. – Вот мы и выступим на юг, чтобы дать отпор Селиму.

– Так он же сбежит, – сказал кто-то.

– Да братец-то мой, конечно, сбежал бы. Вот только отец кинул ему даже не кость, а целый становой хребет из тысячи янычар и тридцати пушек. Битва может оказаться тяжелее, чем мы ожидали.

– Нас тридцатью пушками не остановишь!

– Не в пушках дело, и даже не в янычарах. Дело в самом Селиме. Как будет мой брат мертв, так и победа в битве за нами. Проще некуда. – Баязид указал на карту у себя в ногах. – Мы выдвинем всю армию вот сюда, на равнину, – и будем ждать. У Соколлу приказ не подпускать нас к Селиму, не вступая с нами в открытый бой. Стало быть, он развернет свою артиллерию оборонительным строем. Мы на его позиции устроим кавалерийскую атаку, коей он от нас только и ждет, и тем самым его и займем.

– А тем временем вот отсюда, из-за гряды холмов к западу, – продолжил Баязид, указывая на