С кем ты и ради кого - Виктор Петрович Тельпугов

последней листвы. Потом тоже нагнулся, поднял несколько нагретых на осеннем солнце желудей, положил в карман.

А старый дуб, видно, понял нас, меня и мальчонку, — так и сыпал напоследок свои все-таки созревшие плоды, так и сыпал…

Бронзово-золотой становилась земля под их щедрым, тяжелым дождем.

МОГИЛА УЧИТЕЛЯ

Памятник на могиле учителя Бориса Федоровича Воронихина, расстрелянного фашистами, строг и прост. Может быть, даже слишком прост: деревянная пирамида, вырезанная из пятиклейки красная звезда…

Время не властно над светлой памятью подвига, но с фанерой и масляной краской оно расправляется безжалостно. Впрочем, этого совсем не замечаешь: за голубым частоколом — свежие живые цветы. Всегда свежие и всегда живые — в любое время года. Вот и сегодня — на дворе уже октябрь, а земляной, размытый дождями холмик весь усыпан бело-розовыми лепестками. Я не знаю названий этих цветов и не могу понять, откуда они тут берутся в эту ненастную пору, но уверен в одном — приду сюда через месяц, через два, хоть в самую лютую стужу, даже и тогда цветы, целые россыпи цветов опять найду под фанерной звездой.

Могила находится в лесу, далеко от проезжих дорог, но это не мешает людям постоянно приходить сюда.

Во все стороны света, как продолжение отточенных красных лучей звездочки, разбежались тропки-дорожки. Они ведут в Старую Руссу, в пионерский лагерь «Маяк», в санаторий «Капраново», в лесное хозяйство Чирсково, в совхоз «Октябрь».

Люди здесь кругом живут давно другие, не те, какие были тут в страшную осень сорок первого, но любой, и старый и малый, знает о подвиге Воронихина, принявшего смерть, но не выдавшего врагу имен коммунистов «Октября».

Нескончаем поток людей, беспрерывна эстафета цветов.

Иногда мне кажется, что сама русская природа делает все, чтобы увековечить память о подвиге учителя. Как заботливо и тонко подбирает она краски, как низко склоняет ветви деревьев, как тихо и задумчиво шелестит травой…

В этой тишине думается о многом. В этом прозрачном воздухе видится далеко.

А когда заприметишь у могилы два крепко обнявшихся старых дерева, тебя охватит чувство, может быть, и вовсе еще не испытанное. Я лично за всю свою жизнь нигде не встречал таких деревьев, вековая сосна и вековая береза подошли друг к другу вплотную, встали ствол к стволу и замерли, как на последнем рубеже. Ветви их переплелись так тесно, что из них образовалась одна общая крона.

Где-то я читал, что деревья в борьбе за место под солнцем стремятся безраздельно властвовать над землей, из которой берут жизненные соки. Не знаю, верно ли это вообще, но в отношении сосны и березы, осеняющих могилу учителя Воронихина, это абсолютно несправедливо.

Я знаю, я вижу это всегда: в бурю и дождь, в снег и буран они стоят друг подле друга, крепко и надежно помогая одно другому.

Спокойно, наверное, спится старому учителю в торжественной сени их согласно шелестящих ветвей!..

ПОЧЕТНЫЙ КАРАУЛ

Детский сад «Октябренок» семенит по лесным дорожкам возле деревни Рыкачевки. Как обычно, иду по его следам. Продираюсь сквозь заросли, чтобы поближе подойти к пятой группе и тихонечко (день сегодня опять не родительский), из засады поглядеть на свою Иринку.

К этому тут уже все привыкли. Воспитатели, обезоруженные отцовским упорством, не очень ругаются. Мною в точности изучены все пути пятой группы: знаю, где, когда, в какой час ее лучше всего высмотреть.

Но сегодня мне положительно не везет. Целое утро брожу по лесу, обошел все заповедные уголки, а группы и след простыл. Позабыв о всякой предосторожности, окликаю уже каждого встречного:

— Пятой случайно не видели?

— Пятой? Постойте, пятой, пятой… А на Золотой поляне были?

— Был.

— Тогда у Синего ручья.

— И у Синего нет.

— Странно. А может, у них урок какой? Музыка или рисование…

Усталый возвращаюсь ни с чем.

По дороге домой решаю свернуть к братской могиле, что по ту сторону Рыкачевки. Я люблю там бывать — могила всегда ухоженная, всегда в цветах. Ограда вокруг деревянная, совсем небогатая, но так тщательно выровнена чьей-то заботливой рукой, что поневоле залюбуешься.

Только на цоколе пирамиды из бетона не выбито ни одного имени.

Могила неизвестных солдат.

Сколько их? Пятеро? Или в сто раз больше? Этого уже не узнать никогда. А время шагает и шагает. Четверть века уже позади. Вот как быстро шагает время…

Скоро Иринка моя подрастет. Непременно расскажу ей о парнях, чьи имена неизвестны. Пусть тоже услышит про ту войну. Не сегодня, конечно, через несколько лет, как приспеет пора учиться…

Подымаюсь на взгорок. Передо мной над деревьями возникает вершина серой пирамиды. Но что-то удивительно тихо вокруг. Обычно здесь полно пионеров из окрестных лагерей, а сейчас ни единого возгласа. Лишь едва плещутся колеблемые июльским ветром листья и где-то чуть слышно пошевеливается трактор.

В глубине души я даже рад этому. Давно хочется побыть у солдатской могилы совсем одному.

Ускоряю шаг, но чем ближе, тем чаще в просветах между стволами мелькают ребячьи фигурки — одна, другая, третья. Целый отряд совсем крохотных, каких я еще не встречал тут ни разу.

Выхожу на поляну и вижу: около двадцати малышей облепили ограду могилы, а четверо встали внутри — по углам — и замерли в почетном карауле.

Всматриваюсь внимательно, верю и не верю своим глазам.

— Неужто пятая?..

— Пятая, — шепотом отвечает мне воспитательница, которой я и не заметил вначале.

Она подносит палец к губам; нельзя, мол, так громко. Я и сам понимаю уже, что нельзя, и тоже перехожу на шепот:

— А моя? Что-то моей не видно? Не взяли небось самых малявок-то?

— Ваша с Воробьевой Катей венок плетет. Во-он там, за кусточками. Видите?

Быстро иду через поляну, куда показала мне воспитательница, а навстречу мне девочки с готовым уже венком. Серьезные, сосредоточенные, как-то сразу вдруг повзрослевшие.

Венок держат ровно, торжественно, несут аккуратно, словно боятся расплескать ослепительную голубизну его васильков и колокольчиков.

Поравнявшись со мной, молча кивают на ходу и спешат к пирамиде…

БИЛЕТ НИКИШИНА

После переезда на новую квартиру Егор стал редким гостем у Никишина. Но когда выберется на часок-другой, как в прежние времена, подолгу рассматривает библиотеку друга. Каких только редкостей тут не встретишь, на какие только сокровища не набредешь!

Сегодня, обследуя полку за полкой громоздкого, во всю стену шкафа, книголюб натолкнулся на нечто и вовсе его поразившее. Аккуратно обернутая в целлофан, крохотная, плоская, как тополиный листок, книжечка выскользнула из рук и улетела под шкаф. Когда Егор извлек ее оттуда, то