Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

Классическим образцом налогов – взносов граждан на содержание публичной власти – являются налоги в буржуазном обществе, где они не служат формой реализации производственных отношений между государством и какой-либо группой или классом. Но в буржуазном государстве налоги носят всеобщий характер, т. е. распространяются на все население. Этот всеобщий характер налогов совершенно чужд феодальному обществу с его иерархической структурой собственности, системой корпоративных прав и привилегий. Государственные налоги с какой-то группы населения нельзя рассматривать в отрыве от специфики податного строя средневекового государства в целом. Оценка средневековых отношений в чисто экономических формулах собственности, владения, свободы, выработанных в политической экономии на основе анализа буржуазной общественной структуры, не может дать нам ясного понятия о специфике феодального общества и государства.

Сходство между феодальным государством и так называемыми «частными» феодалами заключалось в том, что власть тех и других не носила чисто экономического или чисто политического характера. И тот и другой вид господства представлял собой смешение публичного и частного права, свойственное, по словам Маркса, всем средневековым установлениям[947]. Средневековое государство не было выборным органом народа, поэтому оно не могло иметь чисто политического отношения к земле, представлявшей номинальную собственность государства. Значит, непосредственные владельцы земли, обрабатывая ее и выплачивая налог государству, вступали в определенную форму производственных отношений с ним. Одновременно это была и форма политических отношений, но не подданных к государству, а вассалов к сюзерену.

По мнению И. И. Бурейченко, «в феодальном обществе верховная собственность на землю принадлежала сюзерену – великому или удельному князю, а также феодальной республике. Реальным владельцем земли… выступал феодал или крестьянская община. Землевладелец мог передать землю в держание третьим лицам (из разных слоев общества), отдавать ее в надел крестьянам»[948]. Тут даже земля феодала, поставленная на одну ступень иерархии с общинной землей, признается не «собственностью», а «владением». С такой трактовкой согласиться трудно. Образование «частнофеодальной» собственности означало дробление государственной собственности на землю, ограничение экономических и политических прав носителей верховной власти, что однако приводило не к полному исчезновению этих прав, а к известному разделению экономической власти и сюзеренитета над крестьянами между землевладельцем и князем. Нельзя принять и точку зрения А. В. Чернова, который, критикуя «вотчинную теорию» средневекового государства, впадает в другую крайность и представляет феодальное государство по существу в виде чисто «политического» государства буржуазного типа[949].

Ю. Г. Алексеев, так же как и Г. Е. Кочин, считает крестьянскую общину свободной. С его точки зрения, владения волостных крестьян – «непривилегированная, ограниченная собственность нефеодального характера (т. е. не связанная с политическим господством над непосредственными производителями), эта собственность – перерождающаяся в условиях феодального государства прежняя дофеодальная собственность свободных общинников». Фактически автор ничем не доказывает свой тезис о «нефеодальном» характере общинной «собственности». Изображение ее в виде собственности, не связанной «политическим господством над непосредственными производителями»[950], находится в полном противоречии с фактом подчинения волости княжеской власти в судебно-административном и финансовом отношении.

Дофеодальными можно считать такие отношения, когда свободный общинник («муж» Русской Правды по Н.Л. Рубинштейну[951]) не платит дани князю (по И. Я. Фроянову)[952]. Компромиссную позицию в этом вопросе занял Μ. Н. Тихомиров. С одной стороны, академик говорит, что в XIV–XV вв. «наряду с феодальным землевладением существовали еще остатки старого общинного землевладения», с другой стороны, это общинное землевладение он признает «группой феодального землевладения, но феодального землевладения на особом праве»[953].

Г. Е. Кочин и Ю. Г. Алексеев по-разному трактуют поземельные права отдельных членов волости. Г. Е. Кочин видит в волостных землях и угодьях «коллективную» собственность общины, а не «частную» собственность отдельных крестьян[954]. Ю. Г. Алексеев, напротив, характеризует землю волостного человека как аллод, «собственность владельца», хотя и подчеркивает, что это пережиток общинной собственности, остающийся по своему происхождению и хозяйственному положению «частью волостной общинной территории»[955].

Изучение истории феодального землевладения шло в рассматриваемое время несколькими уже давно сложившимися в нашей науке путями: порайонное исследование (Ю. Г. Алексеев, Л.М. Марасинова), исследование землевладения отдельной крупной вотчины (А.Н. Сахаров, А.М. Борисов[956]), исследование в общерусском масштабе, но в узких хронологических рамках (И. И. Бурейченко). Особенно важным кажется применение картографирования земельных владений (Ю.Г. Алексеев, Л. И. Марасинова, И. И. Бурейченко), помогающего более точному и конкретному анализу социальных явлений.

Ю. Г. Алексеев провел конкретное исследование истории складывания и развития светского и монастырского землевладения с конца XIV до начала XVII в. на территории Переславль-Залесского уезда. Весьма интересны его выводы об этапах поглощения черной волости «частнофеодальным» землевладением. Автору принадлежит ряд важных наблюдений и соображений относительно характера светского землевладения: происхождение части мелких вотчин из крестьянского аллода; ограниченность вкладов в монастыри владений феодалов средней руки в XV в.; устойчивость боярских вотчин в это время; медленность изменения «личного состава» феодалов в XV – первой половине XVI в. и, наоборот, значительные перемены в 60-80-х годах XVI в.; увеличение роли поместья в первой половине XVI в., прежде всего в тех станах, «где феодальные отношения в XV в. были недостаточно развиты и преобладала волостная крестьянская община»; частое сочетание вотчинника и помещика в одном лице; вытеснение вотчины поместьем с 60-80-х годов XVI в.; изменение характера вотчины в конце XVI в. в сторону сближения с поместьем. Установленное автором резкое замедление роста монастырского землевладения с 80-х годов XV в. до 20-х годов XVI в. можно поставить в связь с наиболее последовательным ограничением монастырского иммунитета именно в этот период. Прослеженный в книге приток земель в монастыри в годы опричнины подтверждает наблюдения на этот счет С. Б. Веселовского.