Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

Специальное внимание было обращено на характер монастырей как землевладельцев. И. У. Будовниц и И. И. Бурейченко придают большое значение начавшемуся со второй половины XIV в. переходу от особножитийного (келлиотского) монастырского устава к общинножитийному. Монастыри келлиотского типа, распространенные до этого времени, названные авторы не считают феодалами-землевладельцами. Г. Е. Кочин, И. И. Бурейченко, Ю. Г. Алексеев, И. У. Будовниц единодушны в признании того обстоятельства, что «вопреки утверждению буржуазных и церковных историков, не крестьянин шел за монахом, а монахи продвигались по проторенным уже путям народной колонизации… Монастыри внедрялись в уже существующие крестьянские волостные миры, постепенно присваивали их земли и превращали окрестное население в феодально-зависимых людей»[957].

Довольно противоречива в литературе 50-60-х годов оценка поглощения черных земель «частными» феодалами. С одной стороны, историки видят в этом переход от «дофеодальных» отношений к феодальным. Значит, явление это прогрессивное, связанное с более высоким уровнем производства и производственных отношений. С другой стороны, само наступление «частных» феодалов на черные земли рассматривается как нечто отрицательное и даже реакционное. Невыясненным остается вопрос о том, почему великокняжеское правительство, казалось бы заинтересованное в сохранении черных земель, облагавшихся налогами целиком в пользу государства, поощряло монастыри в их захватах черных земель (в подавляющем большинстве дошедших судных списков и правых грамот стороной, выигравшей тяжбу, оказываются монастыри, а стороной проигравшей – волостные крестьяне). Правда, А. А. Зимин делает из того же материала другой вывод: «…Создается впечатление, что правительство как бы благосклонно смотрело на крестьянские претензии к монастырям»[958].

По-новому рассмотрен в литературе 1965–1966 гг. вопрос об эволюции форм ренты и категориях крестьянства XV–XVII вв. Так, Г.Е. Кочин подчеркнул преувеличение в предшествующих трудах удельного веса барщины в XV в. Л. В. Данилова пришла к выводу, что не барщина была источником крепостничества, а наоборот, крепостничество было источником барщины[959]. А. Н. Сахаров акцентировал внимание на развитии «антикрепостнических» тенденций в сельском хозяйстве XVII в. Речь идет о росте хозяйственной инициативы крестьян, увеличении удельного веса денежной ренты, отходничестве и др., т. е. постепенном вызревании в рамках феодальной экономики и под цепями крепостного права элементов буржуазного уклада. Этим тенденциям автор противопоставляет «крепостничество». Д.П. Маковский полагал, что «капиталистическая система зародилась в России в XVI в.»[960]. А. М. Борисов оспаривает концепцию Маковского и настаивает на феодальной основе перестройки хозяйства в крупной монастырской вотчине XVI в. и росте крепостничества как источнике увеличения доходов землевладельцев[961]. Л. В. Данилова также считает XVI в. в России временем прогрессирующего крепостничества. «XVII и значительная часть XVIII столетия – это период не начавшегося разложения, а, напротив, укрепления и наивысшего расцвета феодально-крепостнической системы в России»[962].

А. А. Преображенский, рассматривая структуру земельной собственности в России XVII–XVIII вв., заметил, что барское хозяйство неуклонно растет в ущерб крестьянскому, возникает земельный голод крестьянства. «Тем самым постепенно нарушался один из основных принципов существования феодального хозяйства – наделение крестьянина средствами и орудиями производства, в первую очередь – землей»[963]. Появление «захватного землепользования» на окраинах в результате крестьянской колонизации XVII–XVIII вв. было другим способом подрыва феодальной системы производства. В нем автор видит «ростки буржуазной земельной собственности». Тому же служила «практика передачи обширных земельных угодий во владение купцам-промышленникам».

В научной литературе 1965–1966 гг. активно разрабатывались вопросы истории различных категорий сельского населения Древней Руси. О холопах писали И. Я. Фроянов[964], А. А. Зимин[965], А. П. Пьянков[966], В. М. Панеях[967]. Одновременно изучалось положение смердов[968]. Термину «холоп» предшествовал термин «челядь», которым, по Фроянову, обозначались рабы-пленники, а, по Зимину, рабы вообще. Разница между челядином и холопом не в положении, а в происхождении, считает Фроянов: «Холоп был продуктом выпадения крестьян из сельской общины, с одной стороны, и формирования крупного владельческого хозяйства, с другой»[969]. А. А. Зимин полагает, что термин «холоп» появился тогда, когда рабов стали сажать на землю, но в их составе были и смерды, поэтому для обозначения собственно холопов в Пространной Правде при Владимире Мономахе вводится понятие «обельный холоп»[970].