Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

После обеда вождь взялся настаивать, чтобы мы отправились с ним в театр. Взяв ручку Элспет и используя меня в качестве толмача, он принялся буквально умолять ее. Я перевел комплименты, которые считал подходящими для ее ушей, и в результате мы погрузились в кэб, сам Пятнистый Хвост в своем цилиндре уселся рядом с кучером и громовым ревом побуждал его поддать ходу. Скво и субъекта в одеяле не взяли, и мы с Элспет оказались в кэбе с двумя молодыми парнями по имени Джек Мокасин и Юный Фрэнк Стоящий Медведь. Они сидели, сложив руки на груди и не произнося ни слова. Элспет шепнула мне на ушко, что Стоящий Медведь выглядит прямо-таки выдающимся человеком, да и манеры у него истинно аристократические.

Я вполне догадывался, какого рода зрелища предпочитает Пятнистый Хвост. И не ошибся: мы попали на представление, которое ныне зовут бурлеском, в самого низкого пошиба мюзик-холле в районе Луп: опилки на полу, большая барная стойка вдоль одной стены шумного зала, оркестровая яма и галерея, под завязку набитая развязными молодчиками и их крикливо разодетыми спутницами. Воздух был мутным от дыма, как и программа. Но в целом представление получилось первый сорт: комики в длинных плащах и с красными носами распевали похабные куплеты, а потаскухи с жирными бедрами трясли своими прелестями перед оркестром. Элспет, нацепив на себя самую идиотски-наивную из своих масок, делала вид, что не понимает ни слова, на я-то знал, что, когда главный клоун выдавал очередную из шуточек, способных смутить пьяного матроса, она за веером отчаянно удерживала неподобающие истинной пресвитерианке взрывы хохота, ставившие под угрозу целостность корсета. Пока разыгрывались «живые картины» («Сцены из жизни султанского сераля», «Запретный Париж» и «Мечты африканской девушки-рабыни о невинности»), Элспет лениво обмахивала себя и разглядывала люстру. Большую часть представления Пятнистый Хвост наблюдал с каменным лицом, только в глазах во время «живых картин» вспыхивал иногда огонек, но когда дошло до фокусника, он одобрительно взревел, двинул мне локтем под ребра и радостно пристукивал кулаком при каждом трюке. Каждая исчезнувшая карта, появившийся кролик или умножившийся платок вызывали восторженные вопли: «Иньун! Хоэка! Хопидан! Вах!», а когда в финале представления из изрешеченного пулями и шпагами ящика появилась целая и невредимая симпатичная ассистентка, великий вождь брюле-сиу вскочил с места, вскинул руки к потолку и разразился торжествующим ревом.

Фокусник, поделился со мной Хвост на выходе из театра, – это величайший шаман в целом свете. Вах! Этот человек одарен превыше прочих смертных: сам Великий Отец не более чем младенец по сравнению с ним. И почему этого знахаря не сделали президентом? Вождь был впечатлен настолько, что на обратном пути отослал на облучок Джека Мокасина, чтобы иметь возможность во всех восторженных подробностях поведать нам в кэбе о каждом увиденном фокусе. По крайней мере мне и Юному Фрэнку Стоящему Медведю, так как Элспет слушала с вежливым непониманием. Что до прочего, говорил Пятнистый Хвост, шоу было так себе, если не считать «живых картин» – была там одна девчонка с рыжими волосами, которую он охотно взял бы в свое типи, да и та черная красотка из «Мечты рабыни» напомнила ему девиц, что ехали в моем фургоне в сорок девятом. «Пускающий Ветры и не подозревал – не так ли? – добавил он со смущенной улыбкой, – что мы с воинами двое суток шли за караваном в надежде украсть одну из девушек, но Голубоглазый Вуттон смотрел в оба. Хех-хех!»

Я возрадовался, что Элспет не разумеет языка сиу: ей-то было сказано, что мне пришлось пересечь Равнину в обществе фермеров и баптистов, день и ночь твердивших молитвы. Еще мне доставила удовольствие весть, что Пятнистый Хвост уезжает на следующий день. Я не сказал Элспет, что вождь в самых неделикатных словах сравнивал ее с актрисками из театра, причем сравнение оказалось в ее пользу, но отметил тот энтузиазм, с которым Хвост тискал ее ладонь при расставании, и румянец, заливший щечки маленькой кошелки, когда она скромно потупила глазки и форменным образом замурлыкала в ответ. «С меня хватит! – думаю. – Хоть бы нам не встретиться больше по пути с благородными дикарями!»

– Гарри, – обращается она ко мне, когда мы вернулись в номер. – Что значит хопа?

– Прекрасная, – отвечаю я, слегка насупившись. – А вихопавин, если ты не уловила, относится к женщине, обладающей неодолимым очарованием.

– Как мило со стороны мужчин говорить обо мне такие вещи! Не мог бы ты расстегнуть мне сзади платье, милый? Знаешь, мне кажется, что со стороны мистера Пятнистого Хвоста было некоторой вольностью расточать такие комплименты, но он, конечно, не подразумевал ничего оскорбительного. Для варвара он так галантен, не правда ли? Человек довольно distingué[206], хотя питает пристрастие к представлениям самого низкого пошиба.

– Еще бы не distingué, – соглашаюсь я, уныло расстегивая крючки. – Особенно что касается убийства и грабежа с насилием. На его совести больше смертей, чем у холеры. Не удивлюсь, если и женских тоже.

– Спасибо огромное, любимый. Ах, какое облегчение! Но знаешь, Гарри, хотя я нахожу это в высшей степени безнравственным, должна сказать, что мне не так уж важно, убивал он людей или нет. Это справедливо и в отношении тебя – я же сама видела – и огромного количества наших знакомых военных. Ну, взять хотя бы того красавца-генерала с окладистой бородой, которого мы встретили сегодня…

– Крука? – подсказываю я, устало откинувшись.

– Да, именно. Не сомневаюсь, что при исполнении своих обязанностей генерал Крук вынужден был лишать людей жизни, хотя у него такие добрые глаза… Гарри, – спрашивает вдруг она, положив руки на бедра и крутясь то так, то этак перед зеркалом на подставке. – Ты находишь меня хопа?

– Иди-ка сюда, – говорю я, поняв намек, – и увидишь.

– Мне кажется, я слегка располнела в бедрах, да и… и вообще везде. Не думаешь ли ты, что виной тому американская кухня? Эти жирные пудинги…

– Хватит болтать, лучше тащи их сюда, девочка. А если хочешь потерять вес – глупый каприз, на мой взгляд, – я могу устроить тебе отличный массаж, не хуже, чем в турецких банях. Ну, иди же сюда!

– Ты думаешь, это поможет? Если да, то буду очень признательна тебе, Гарри: мне приходилось читать, что массаж очень полезен, а я не хочу быть такой толстой… Ах ты, коварный негодяй! Какой обман! Нет-нет, прекрати сию же минуту: как вижу, у тебя нет ни малейшего намерения помочь мне похудеть!

– Да неужто? Давай попробуем – нет более полезного упражнения!

– Тоже мне, упражнение! Ты – бессовестный монстр: так обманывать меня, в мои-то годы! Фи, как гадко, и это такой подвох с твоей стороны. Но… я так благодарна, что ты находишь меня хопа. И э-э… как еще то, другое слово? Виппо– как-то там…

– Вихопавин. И без преувеличения. Бог мой, не могла бы ты замолчать, а?

– Какие мелодичные слова, дорогой, не правда ли? Они заставляют меня представлять первозданную глушь в дебрях бесконечного леса, с мужественным Чингачгуком, сидящим у костра совета… Аромат табака из трубки мира и крик лося, прокатывающийся над запорошенными снегом вершинами… Гарри, драгоценный мой, ты так напорист, что мне прямо нечем дышать и я опасаюсь за свое пищеварение. Быть может, я буду сверху?… Так вот, когда мы встретились с мистером Пятнистым Хвостом и его друзьями, я более чем когда-либо прежде утвердилась в намерении посмотреть на индейцев в их естественной среде, как в «Зверобое», и…