Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

– И как, разрази меня гром, ухитрюсь я не пускать их в Черные Холмы? – рокотал он. – Там уже десять тысяч старателей, бредящих золотом. И я им должен сказать: «Ну-ка, ребята, бросайте свои самородки и топайте себе домой»? – Да они слушать не станут!

Шеридан представил меня. Я выразил интерес, о чем ведет речь мистер Крук, и был введен в курс дела.

Выходило, что несколькими годами ранее Вашингтон заключил с индейцами сиу договор, дарующий последним право на вечное пользование Черными Холмами дакотов – местом, которое сиу почитали своей Валгаллой. Ни одному белому поселенцу не дозволялось селиться там без разрешения индейцев. Но теперь там нашли золото (заслуга научной экспедиции под эскортом Кастера, если быть точным), старатели хлынули в Холмы, краснокожие возмутились, и Крук получил приказ выставить захватчиков вон, причем живо.

– Можете себе представить, сэр, – жаловался мне генерал, – что ответит мне какой-нибудь прошедший огни и воды золотоискатель, когда я предложу ему, свободнорожденному американцу, убираться подобру-поздорову с американской земли? Даже если я заставлю его уехать, он тут же проскользнет назад. И не мне судить его, сэр: отогнать их от золота – все равно что отобрать кость у собаки.

– Несмотря на все договоры, – мрачно вставляет тут Поуп.

– Договоры – чепуха! – фыркает Шерман. Он так и остался тем самым угрюмым, неотесанным служакой, который, если припоминаете, заявил, что война – это ад, и доказал слова делом. Интересно было видеть, что минувшие десять лет ничуть не смягчили его. – Только это и слышу от скользких политиканов и обчитавшихся Библией лицемеров в Вашингтоне, да еще добродетельных старушек, образующих фонды в защиту наших «краснокожих братьев». «Как смеет наше бессовестное правительство попирать договоры?!» Но никто и словом не обмолвится про нарушения со стороны индейцев, никто, господа! Мы гарантировали сохранение за ними Черных Холмов, все так. Но они гарантировали нам поддержание мира. И как держат свое слово? Творят разбой на дорогах, скальпируют поселенцев, рвут друг друга на части после каждой пляски солнца! Много ли из них переселилось в резервации, кто мне скажет?!

Поуп потряс жирными щеками и заявил, что, насколько ему известно, несколько тысяч краснокожих прибыли в филиалы агентства[182] и ведут себя мирно.

– Да что вы говорите! – восклицает Шерман. – Видели данные Бюро по делам индейцев, нет? Из пятидесяти трех тысяч сиу сорок шесть тысяч являются «дикими и почти не поддающимися контролю». Это цитата, сэр. О да, они идут в агентства, запасаются провизией, которую у нас хватает глупости вручить им, получают одежду, одеяла и ружья. Представляете, ружья! Для охоты, разумеется. – Генерал собирался сплюнуть, но вовремя спохватился, что находится на свадьбе. – Для охоты на белых поселенцев и солдат, позвольте заметить. Знаете, сколько тысяч новейших винтовок, включая самозарядные винчестеры и ремингтоны, было перевезено индейскими торговцами через Миссури за прошлый год? Сколько миллионов патронов? Нет, не знаете, потому что Вашингтон не смеет озвучить цифры. И наше добренькое правительство закрывает глаза на то, что это оружие получают враги, не имеющие ни малейшей склонности переселяться в резервации, переходить к сельскому хозяйству, приобщаться к образованию, к чему пытается склонить их кучка старых баб на Востоке, которым духу не хватит сунуть свой нос к западу от Сент-Луиса. Стоит ли удивляться, что сиу почитают нас за слабаков и становятся день ото дня все наглее? – Шерман сердито фыркнул. – А, ну их всех к дьяволу, мне нужно выпить.[183]

Он ушел, а Крук покачал головой.

– В одном Шерман прав: нет смысла вооружать племена, пока наши собственные солдаты страдают от недостатка амуниции. Кому-то придется заплатить за эту политику рано или поздно, и я боюсь, что этот кто-то будет носить синий мундир и получать тринадцать долларов в месяц за охрану границ своей страны.

Все очень походило на обычный разговор простых солдат про политиков, если не считать того, что Шермана с Шериданом простыми солдатами назвать было трудно. Шерман являлся главнокомандующим армии США, а Малышу Филу был поручен округ Миссури, иначе говоря, вся территория прерий до самых Скалистых гор. Я не сомневался, что эти двое вполне в курсе индейского вопроса, и что правительство насквозь коррумпировано и крайне неэффективно, хотя о самом Гранте отзывались весьма положительно. У меня вырвалось неосторожное предположение, что дело снабжения индейцев приносит хороший доход. Поуп едва не поперхнулся виски, Шеридан бросил на меня резкий взгляд, только Крук смотрел прямо.

– Здесь и зарыта собака, – говорит. – Торговец выручает на сто долларов бизоньих шкур за одну самозарядную винтовку и на двенадцать центов – за патрон. Но это жалкие гроши по сравнению с барышами, которые кладут в карман контракторы, поставляющие агентствам тухлое мясо и прогорклую муку, или те агенты, что шельмуют с отчетами и присваивают «индейские деньги».

– Не стоит, Джордж, – обрывает его Поуп. – Не все агенты – сволочи.

– Верно, некоторые из них просто дураки, – кивает Крук. – При любом раскладе индеец остается голодным, и поэтому я не склонен осуждать его за то, что он предпочитает не иметь дел с агентами. За исключением поставок оружия.

– Сорок шесть тысяч враждебных дикарей, и отлично вооруженных? – удивляюсь я. – Да это же вдвое больше всей регулярной армии США, не так ли?

– Господа, к нам проник английский шпион! – со смехом восклицает Шеридан. – Да, примерно так и есть. Но что бы ни думал Шерман, не все эти индейцы по-настоящему враждебны. На деле таких можно по пальцем пересчитать. Остальные просто не желают жить в агентствах и резервациях. По-настоящему непримиримыми можно назвать Бешеного Коня, Сидящего Быка и иже с ними – пара тысяч воинов, не более того. Опасности всеобщего восстания нет, если вы это имеете в виду. Ни малейшей опасности.

В этот миг подошла Элспет и принялась шутливо пенять мне за то, что не представил ее прославленному генералу Круку – она о нем, ясное дело, слыхом не слыхивала, но маленькая вертихвостка умела разглядеть красавца мужчину в любой ситуации. Крук расцвел, выкатил грудь колесом, поклонился, назвал ее «миледи» и принялся мести перед ней хвостом. Я же ревнивым глазом наблюдал за ее представлением и прислушивался к разговору, лениво текущему под сенью деревьев на исходе жаркого дня. Помогая прелестной подружке невесты налить пунш из чаши, я и думать забыл про индейцев.