Советско-Вьетнамский роман - Андрей Игоревич Фальков

улицах Ханоя более-менее привыкли, и появление Кашечкина не вызвало интереса у мальчишек. Но взрослые, знавшие об исходе битвы, поворачивали за Кашечкиным и целый квартал шли за ним, глядя во все глаза.

Кашечкин шел, выбирая подарки и думая о том, как много ему нужно будет сказать Фан Ки Ну. Думал он о своем отъезде, думал он о том, что надо расставаться, и что когда-нибудь она сможет приехать в Москву. Думал он и о том, какая она славная, и о том, что он все равно не мог бы полюбить ее. Но он успел полюбить весь ее народ, весь этот город, всю эту страну. И он любит их всех, а значит, и ее. О чем он ей и скажет.

Кашечкин смело свернул на знакомую улицу и подошел к дому. Бабушки, дедушки, дяди, тети и братья были на месте. Они сидели возле пруда. Один из мужчин, завидев Кашечкина, мелко семеня, подбежал к калитке, распахнул ее и тут же отошел в сторону, пропуская его. Из дома выбежал мальчик, секунду глядел на них, скрылся в доме и тут же выскочил назад, ведя за руку Фан Ки Ну.

– Здравствуйте! – Кашечкин степенно кивнул дедушкам, бабушкам, дядям и тетям, а также другим родственникам, выскочившими вслед за Фан Ки Ну из дома. Родственники мелко и торопливо начали кланяться в ответ. Когда поклоны закончились, он подбежал к Фан Ки Ну и поцеловал ее в щеку.

– Здравствуйте, герой! – Фан Ки Ну нежно обняла его за шею, но Кашечкин мягко отстранил ее.

– О, не стесняйтесь! – улыбнулась Фан Ки Ну.

– Фан Ки Ну, нам надо поговорить.

– Да, конечно. – Фан Ки Ну стрельнула глазками и взяла его за руку.

Они пошли в дом, на каждом шагу натыкаясь на родственников. Кашечкин хотел было остановиться, но Фан Ки Ну сильно повлекла его дальше, через сад, к небольшому уединенному домику.

– Здесь! – она опустилась на циновки. – Здесь нам не помешают.

– Спасибо, – Кашечкин опустился рядом, – но нам действительно надо поговорить.

– Конечно, – кивнула Фан Ки Ну и нежными пальчиками расстегнула его воротничок.

– Нет! – Кашечкин отвел ее руки. – Не сейчас.

– Я чем-то вам не угодила? – удивленно посмотрела на него Фан Ки Ну.

– Вы очень, очень хорошая девушка! Вы просто замечательная. А я очень виноват перед вами, очень виноват. Мне ужасно стыдно и я прошу у вас прощения.

– За что? – удивилась Фан Ки Ну.

– Я скоро уезжаю. Мне совсем недолго осталось здесь жить.

– Я знаю, – кивнула Фан Ки Ну, – и мне очень жаль.

– И мне жаль. Я очень виноват. Но я не могу, не могу…

Фан Ки Ну молча вопросительно смотрела на него.

– Я не смогу взять вас с собой. У меня там, в Союзе, есть невеста, и мне очень и очень стыдно перед вами. И перед ней. За те три раза. Но вы мне очень и очень нравились, очень, и я не мог сдержаться.

– Нравилась? – удивилась Фан Ки Ну. – Почему в прошедшем времени? А теперь я вам не нравлюсь?

Они сидели один на один, на мягких циновках из рисовой соломы, в маленьком домике, и смотрели друг другу в глаза.

– Очень нравитесь. Я люблю вас всех, люблю вашу страну, ваш народ, вашу семью. Я люблю вас! Я не лгу. Но Светлану я тоже люблю, и она моя невеста. Мне стыдно.

– Почему вы стыдитесь? Разве вы не знали, что уедете? – удивилась Фан Ки Ну.

– Знал. И мне очень стыдно, что я обманывал вас. Я хочу попросить прощения. У вас и, если хотите, у всей вашей семьи.

– Не надо ничего просить. Они все знают. И я тоже знала, что вы уедете. Но даже недолго быть с вами – это подарок.

– Вы меня простили? – обрадовался Кашечкин.

– Вы меня не обижали. Мы доставили друг другу удовольствие, и должны быть за него друг другу благодарны. Вам ведь было хорошо?

– Да, – кивнул Кашечкин, – хорошо. Но мне стыдно.

– Бедный мальчик! Вы стыдитесь какой-то ерунды. Моя семья полюбила вас как мужа этого года, и мне следует гордиться вами.

Фан Ки Ну ласково посмотрела на него, а потом легким движением плеч сбросила с себя платье, оставшись обнаженной. Длинные, черные как смоль волосы стекали по плечам и прикрывали ее маленькую грудь. Она легким движением руки откинула их назад и замерла перед ним, тихо, одними губами шепнув:

– Иди ко мне, мой муж!

– Не могу, не могу! – Кашечкин покраснел. – Я честный человек, и не могу допустить низости по отношению к женщине.

Фан Ки Ну поднялась с колен, перешагнула через упавшее с плеч платье и подошла к Кашечкину.

– Бедный мальчик! – Она ласково погладила его по лицу. – Ты не можешь меня обидеть. Я настолько старше тебя, что ты и представить себе не можешь! Я пережила две войны. Я училась в Москве. Я родила сына. Я похоронила мужа. У меня погибла вся семья. А ты думаешь, что обидишь меня тем, что любишь женщину, до которой отсюда тысячи километров пути. У меня же никого нет! То, что ты больше года жил со мной, делает мне честь.

– А твои родственники?

– Это не мои родственники. Это семья моего погибшего мужа и семья моего сына. Они бы выгнали меня, но живут на твои подарки.

Ошеломленный Кашечкин пытался что-то сказать и не мог, не находя слов.

– Иди ко мне, герой! – снова поманила его Фан Ки Ну, обнаженная, похожая на девочку.

– Почему герой?

– Потому что все вокруг знают, что ты спас нас от гибели. Все тебе благодарны. Твоя слава возвышает всю семью. Все считают ее семьей героя. Вся твоя слава достанется нашему сыну, а родственники выделят и ему, и мне часть наследства.

– Что? Сыну? – Кашечкин попытался привстать, но Фан Ки Ну мягко усадила его на место.

– Так ты… – Кашечкин не знал, что и сказать.

– Нет, – она грустно покачала головой, – пока еще нет. Но сегодня можно надеяться на то, что да. Сегодня можно.

– Но мы же не женаты, – растерянно протянул Кашечкин.

– Так вот же я! – Фан Ки Ну опустилась рядом с ним, коснувшись его упругим бедром.

– Что же скажут люди? Что они подумают о тебе и обо мне? А впрочем, пусть думают что угодно! – Кашечкин торопливо расстегивал форменную рубашку. – Я тебе оставлю все, что у меня есть. Помогу. А люди пусть думают что хотят!

– Они подумают, что в их семье растет сын героя, и будут очень уважать меня, очень! Совсем не так, как жен