Советско-Вьетнамский роман - Андрей Игоревич Фальков

растрепались на бегу. Он интенсивно смывал с гладко выбритой морды остатки косметики, смешанной с засохшей кровью. Весь его вид, какой-то слащавый, внушал Сильвестру отвращение.

«К нашему сержанту бы его на пару недель, – подумал он, – живо из него мужчину бы сделали»

Парень оторвал бумажное полотенце и аккуратно высморкал разбитый тонкий нос. Из-под расстегнутой рубашки у него виднелась женская кружевная кофточка.

– Ты кто такой? – грубо спросил его Сильвестр.

– Желудь. А ты?

– Сильвестр Макарони.

Макарони чуть было не добавил «рядовой», но вспомнил о своей отставке и воздержался.

– Ну что, Желудь, чем угощать будешь?

– Пивом.

– Годится. И давно у вас такое веселье?

– Не, такая демонстрация в первый раз. Ведь до чего эти военные додумались! Геев в армию призывают! На, пей.

Желудь подтолкнул к Сильвестру высокий стакан. Сильвестр с удовольствием хлебнул.

– Так ты весь этот маскарад придумал, чтобы в армии не служить?

– Не, что ты! – Желудь возмутился. – Я натуральный гей! А вот ты на гея не похож!

– Я не знаю, кто такие геи.

– О! Гей – это круто!

– Модно, что ли?

– Да. Это новое поколение. Новое поколение выбирает геев!

– Мужик одевается женщиной?

– Да, – радостно закивал головой Желудь, – очень модно. Когда выступаем, все тащатся!

– Где выступаете? – Сильвестр насторожился.

– Поем. Ансамбль «Дупель базар»!

– И как, успешно?

– Да. Я сам не пою, я продюсер! Для продюсера-гея у нас возможностей больше.

– И что, целый ансамбль извращенцев?

– Но-но! – встрепенулся Желудь. – Ты поосторожнее выражайся. Мы не ансамбль, а рок-группа.

– А я до войны в театре выступал. И песни писал. – Сильвестр вздохнул.

– О! Круто! А теперь?

– А теперь домой возвращаюсь.

– Так ты что, – Желудь внимательно посмотрел на него, – оттуда? Из армии?

– Да! – Сильвестр расправил плечи, – случайно к вам попал.

– А круто ты их! – Желудь рассмеялся, вспоминая полицейских. – Драться можешь. А петь можешь?

– Могу.

– Ну-ка, давай, спой мне до-ми-соль!

Сильвестр взял три ноты. Желудь прислушался, взял салфетку и стер остатки туши с ресниц.

– Неплохо. А теперь соль-ре-си?

Сильвестр спел. Посетители бара оглянулись.

– Вещь! – Желудь удовлетворенно кивнул. – Значит, у нашей шняги появляется новый образ! Мужественный ветеран войны вместе с группой геев в своих песнях клеймит ужасы войны!

– Давай без группы геев?

– Без геев нельзя. Немодно.

– Ладно.

Желудь вынул из кармана визитку и протянул ее Макарони.

– На. Если дело пойдет, я тебя папе покажу. Он у меня режиссер, фильмы снимает в Голливуде. А я здесь учусь.

Сильвестр кивнул и молча спрятал визитку.

– А ты письма домой, маме, писал? – снова спросил Желудь.

– Нет.

– Жаль. А то бы папа издал. Сейчас спрос на такие воспоминания. Чтобы с ужасами, со слезой, с героизмом. Письма ветерана матери нехило толкнуть можно.

Сильвестр усмехнулся.

– У нас почти никто не писал.

– И дневники не вели?

– Нет.

– Жаль. Издать бы! Да еще загнуть про страдания, про ужасы войны! Куча зелени! А ты сам, часом подвиги не совершал?

– Подвиги? – Сильвестр задумался. Перед глазами у него замелькали банковские чеки от издательств с немеряным количеством нулей, – Да, совершал!

– Ну-ка, рассказывай! – Желудь придвинулся поближе.

И Сильвестра понесло. Он рассказывал про свои подвиги. Он рассказывал, как в ночном бою они заняли деревню. А потом их бросили десантом на русских, против которых боялась выступить эта сраная авиация. И он сумел взять в плен русского полковника.

Глаза Сильвестра округлились. Он рассказывал, как их любило мирное население, какие у него там были красивые девушки. Он рассказывал, как партизаны боялись их взвода. И лишь в самом конце рассказа упомянул, что побывал в плену. Очень кратко, не вдаваясь в подробности. Только упомянул, что его захватили в плен раненым, и то понадобилась рота русских. Желудь слушал молча.

– Во, давай, напиши про это! Только русского полковника не упоминай. Просто расскажи, как мочил русских десантников, напиши, как спасал пленных. Про пленных ты ведь все знаешь?

И Сильвестр начал писать. О подвигах. О пленных. О Вьетнаме. О себе. О том, как он, красивый и сильный, в жутких джунглях истреблял партизан и русских и освобождал пленных, как блестели его черные очки и мужественно выдвигалась челюсть. Его книга и сценарий имели успех. Он начал писать еще, и нулей на чеках все прибавлялось. Но это уже другая история.

***

Тем временем битва с демонстрантами на площади продолжалась. Полиция оттеснила буйную молодежь. Автобус с выбитыми стеклами сдал задом, развернулся и медленно пополз обратно. Далеко уехать ему все равно не дали. Движение снова остановилось. Окружающие их машины загудели, и перекличка гудков постепенно перешла в болезненный рев. Узкую улицу загораживал наряд полиции.

– Что еще? – сержант высунулся в разбитое окно.

– Объезжайте там! – он указал на поворот. – Здесь у нас съемка митинга в поддержку губернатора штата Мичиган!

– Кино? – Мюррей, хромая, начал пробираться к двери.

– Телевидение.

– Достали! Там демонстрация, здесь митинг с телевидением. Зачем?

– Поддержка республиканской партии на выборах.

Заинтересованный, Мюррей махнул сержанту.

– Подожди. Я погляжу.

Вокруг площади были расставлены огромные телекамеры на штативах, прожектора. Кабели от них тянулись к урчащему автобусу без окон. Молодой человек в кепке надрывным голосом считал в похожий на грушу микрофон. Царила деловая суета.

Мюррей остановился, опираясь на трость, и начал искать глазами выступающих. Тут кто-то так хлопнул его по плечу, что Мюррей покачнулся.

– Привет, старик!

Мюррей оглянулся. Перед ним стоял Джордж, тот самый, с которым они вместе учились в школе национальной гвардии.

– Вау, привет! – Мюррей хлопнул его по руке. – Как дела?

– Хорошо. А ты?

– Неплохо! Что здесь делаешь?

– Да вот, папаша заставил приехать. Он тут митинг организовывал в поддержку кандидата от их партии.

– О чем речь пойдет?

– О войне, конечно. Специально разгона демонстрации ждем. Как им там набьют, мы в их поддержку и выступим. Раньше нельзя. Если покалеченных не будет, драматического эффекта не получится.

Мюррей молча кивнул и посмотрел на суетившихся телевизионщиков.

– Ты что, слушать будешь? – перехватил Джордж его взгляд.

– Буду, – Мюррей кивнул, – надо же знать, чем тут люди занимаются.

– Брось, парень, ерундой заниматься. Пойдем лучше выпьем. Здесь недалеко.

Мюррей кивнул и крикнул сидевшему в автобусе сержанту, чтобы тот ехал без него, а он останется поговорить с другом.

– Да, поговорим, – весело подхватил Джордж. – Обо мне тут уже и по ТВ говорили, и статья была.

– О тебе? – удивился Мюррей.

– Это все наши политические противники нас обсуждают. Есть тут грозный писака в нашей партии. Когда я говорю о политике… Нет, о бизнесе, Тьфу, запутался! – Джордж достал из кармана жвачку и сунул в рот. – Когда я говорю о себе, и когда он говорит