Хей, Осман! - Фаина Гримберг

- Что это у тебя?

- Ты и не приметил! А это я привязала к поясу. Ты скоро узнаешь, что здесь!..

Женщины повели Мальхун в особливую юрту. Туда пошла и взволнованная мать Османа. В другую юрту повели жениха. Уже у входа вдруг приблизилась к нему поспешно его мать, выбежавшая из юрты невесты.

Осман приостановился.

- Спасибо тебе, мой сын за то, что ты привёл к нам эту красавицу, прекрасную, словно замбак - лилейный цветок! Она будет мне дочерью! - Тут голос немолодой женщины дрогнул.

Осман поцеловал матери руку. Он очень был рад тому, что Мальхун уже успела поладить с его матерью. Быть может, отныне его не будет мучить, точить чувство неловкости; не будет ему казаться, будто он чуждается матери. Теперь его молодая жена будет ей дочерью доброй и почтительной!..

- Лучший месяц для брака - шавваль, а хуже нет для вступления в брак, чем месяц мухаррем! - сказал имам. - Сейчас мы отдалены от несчастливого месяца мухаррема. Пусть будет брачная жизнь благородного Османа, сына Эртугрула, счастливой!..

Меж тем, в юрте жениха приготовили всё для большого омовения, согрели воду в большом котле. Готовили и костюм жениха. Тут явилась из юрты невесты старуха, тёща одного из сыновей Тундара, и передала для жениха подарок невесты. Это был кожаный пояс, посредине которого укреплена была серебряная пряжка, украшенная драгоценным красным, словно кровь, камнем, название его - канташ! Теперь Осман хорошо понимал, что такое увязала в бохчу Мальхун...

В становище воцарилась кутерьма весёлая. Столько надобно было успеть сделать в самый короткий срок! Резали баранов, готовили угощение. Костры запылали. На лугу устраивали всё для пира и плясок. Работали острые ножи в быстрых руках. Женщины разливали в кувшины квашеное кобылье молоко, несли чаши, деревянные, медные, серебряные, расставляли блюда. Поспешно пекли лепёшки... Невеста ведь была тайком увезена из дома отца и потому следовало как возможно скорее заключить брак, следуя канонам правой веры, и отпраздновать свадьбу!..

Множество самых ловких рук становища быстро-быстро ставили юрту, нарядную, где молодые должны были провести первые дни после свадьбы...

Наконец показалась процессия из юрты жениха. Юноши плотно окружили Османа. На нём был короткий щегольской кафтан, отороченный лисьим ярким мехом. И кафтан, и штаны были красного цвета, и сапоги украшались нашивками из красного шелка. На голове жениха повязана была шёлковая алая чалма; к лицу прижимал он крепко шёлковый красный платок, прикрывая нижнюю часть. Это делалось для того, чтобы никто не мог навести на жениха порчу, ни нарочно, ни случайно, и злые духи не могли бы повредить жениху!.. Подвели коня, украшенного красными платками и серебряными украшениями. Осман воссел торжественно. Затрубили в трубы, зазвенели многие струны, дробно застучали в бубны искусные пальцы... Музыка гремела громкая-прегромкая, призывая к веселью шумному. Смех и шутки сопровождали процессию жениха. Зажглись факелы. Яркий мятущийся свет озарял всё кругом, ещё усиливая и сотворяя общее настроение торжественного радостного празднования!..

Остановившись перед юртой невесты, жених стоял, опустив низко голову. В косы его, длинные чёрные, вплетены были красные ленты...

- Хей! Хей! - закричали юноши из процессии жениха. - Эгей! Хей, девицы! Мы пришли! Прилетели соколы за вашей куропаткой!

Девицы вышли из юрты. Они уже успели нарядиться в красивые одежды.

- Мы не отдадим вам, не отдадим нашу куропатку! - закричали они звонко и нестройно.

- А если мы дадим за неё выкуп? - спросил задорно Гюндюз, младший брат жениха.

- Что, девушки, - обратилась к подругам самая бойкая, - не отдать ли им нашу куропатку, не получить ли взамен выкуп?!

- Большой выкуп!

- Великий выкуп!.. - загалдели весело девицы.

- Дадим им большой великий выкуп? - зычно крикнул юношам Гюндюз.

- Дадим!

- Нет, не дадим!.. - нестройно отозвались из процессии жениха.

- А какой же выкуп вы хотите? - спросил Гюндюз.

- Орехи!

- Конийские серьги, сходные с косточками сливовыми, серебряные!

- Браслеты!..

Гюндюз сделал знак взмахом руки. Принесли мешок, заранее приготовленный. Высыпали на землю перед дружиной девичьей орехи и украшения, приговаривая:

- Пусть жизнь молодых будет сладкой и красивой!

Девицы кинулись подбирать и кричали наперебой:

- Пусть жизнь молодых сверкает, как серебро!..

А в юрте невесты тем временем мать жениха говорила по обычаю:

- Не бойся меня, моя невестка! Я пришла посмотреть, хорошо ли ты снаряжена! Не бойся, не прячься! Это не гром гремит, не молния сверкает с неба; это я, твоя свекровь, иду смотреть на тебя!..

Девушки, окружившие Мальхун, расступились. Мальхун сидела высоко, на трёх кожаных подушках, положенных одна на другую.

- Ты - красавица, моя невестка. И наряжена ты хорошо! Согласна ли ты пожить в моём становище?

Мальхун отвечала, также по обычаю, потупившись и краснея лицом:

- Если ты поднесёшь мне в левую мою руку айран, я, быть может, и соглашусь!

- А я никому и ничего не подаю в левую руку! - отвечала мать Османа, как полагалось.

- Ладно! Приму айран в правую руку! - согласилась невеста.

Мать Османа подала ей айран в серебряной чаше. Все смотрели, как Мальхун поднесла чашу к губам и пила. Но вот чаша опустела, невеста выпила всё, до капли. Свекровь приблизилась, обняла её порывисто, затем накинула на голову ей красное свадебное покрывало — дувак:

- Появись для моего сына из этого дувака такая же прекрасная, как солнце появляется прекрасное из прекрасной утренней зари!.. - громко произнесла свекровь...

- Мы ведём к вам нашу куропатку! Мы поймали её в сеть! - закричали девушки снаружи.

Невеста, закрытая с головой дуваком, показалась.

- Наше солнце восходит! - закричали девушки. - Наше солнце восходит и несёт на землю подарки!..

И девушки вынесли содержимое бохчи, которую увязала с собой Мальхун. На плечи самым ближним спутникам жениха накинули шёлковые, разных цветов, халаты, с воротниками и без воротников, расшитые золотыми и серебряными нитями...

Торжественно, под клики радостные приветственные, повели невесту в юрту жениха. Процессия девушек шла впереди. Следом двигалась процессия юношей, окружавших Османа, ехавшего верхом на коне, прекрасно украшенном...

В юрте ждал имам, а также и Тундар ждал их, исполнявший роль отца невесты. На низком деревянном резном столе расстелили белую скатерть. На скатерть поставлено было красивое бронзовое зеркало, а по обеим сторонам от зеркала зажжены были в подсвечниках восковые свечи, одна - во имя жениха, другая - во имя невесты. Мать Османа расстегнула на верхней одежде Мальхун все застёжки и развязала все завязки, чтобы жизнь молодой жены протекала легко, словно речная вода гладкая по равнине ровной... Мальхун приблизила к зеркалу лицо и смотрела неотрывно, как положено было, опять же по обычаю... Сначала она видела в поверхности гладкой и золотистой одну лишь себя, свои большие глаза, смотревшие встревоженно, радостно, отчаянно... Но вот посадили жениха, по обычаю, опять же и опять же! Посадили его так, чтобы невеста могла видеть в зеркале и его лицо... И она увидела, что и он смотрит большими глазами; глаза эти были куда темнее её глаз, совсем чёрные, и глядели так же, как и её глаза, - встревоженно, радостно, отчаянно...