Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - Чарльз Кловер

Эта кампания стала символом бессилия Ельцина как лидера большой страны, вместе с тем она означала, что в политику Кремля внесены коррективы: после октября 1993 года начался крен от либерализма к национализму. Конфликт спровоцировал несколько чудовищных заголовков в «Лимонке». Когда российские войска вошли в Чечню, газета вышла под шапкой, приветствующей войну. Когда же чеченская столица пала (кто бы мог предвидеть разгром российских войск на будущий год?), очередной заголовок ликовал: «Ура! Грозный взят!»

Показательно, что отношение к чеченской кампании изменилось вскоре после того, как между Лимоновым и Дугиным произошел разрыв и статьи от редакции стал писать Лимонов, – теперь газета поддерживала отделение Чечни. Изменилась и установка на революцию – в 2001 году Лимонов был арестован за подготовку теракта в Северном Казахстане. Даже беглое чтение заголовков «Лимонки» подтверждает мнение Малера (пусть его оспаривают и Дугин, и Лимонов): НБП при Дугине действовала в строгих политических рамках. Хотя партия культивировала репутацию «анархической», она никогда не выходила за определенные границы, по-видимому установленные Дугиным.

Но если у НБП имелась какая-то другая повестка, помимо бескомпромиссного нигилизма и радикальной революции, рядовым это не было известно. НБП привлекала в свои ряды музыкантов и художников, представителей контркультуры, и через них национализм распространялся в том слое общества, который, казалось, обладал наибольшим иммунитетом. «Лимонка» сотрясла не только Москву, но и застоявшийся воздух российской провинции. Эта газета объединила далекие друг от друга направления молодежной контркультуры. «Пусть не все вступали в партию, но все читали нас», – вспоминал Лимонов. Газета активно занималась вопросами культуры, печатала обзоры авангардного кинематографа, рок-музыки и андеграундной поэзии.

Для тех молодых обитателей российской глубинки, кого душила скучная обстановка шахтерских городов и чудовищная бедность, НБП стала желанным притоком адреналина. Одним из новообращенных был Валерий Коровин, примкнувший к движению в 1995 году. Я встретился с ним десять лет спустя, он все еще оставался учеником Дугина, а в путинские годы стал одним из лидеров евразийского движения. Коровин рассказал мне, как пришел к нацболам.

Его детство пришлось на 1980-е годы, он рос во Владивостоке и принадлежал к основной аудитории НБП: молодой, талантливый, разочарованный. Был, как сам себя называет, музыкальным фанатом и видел телеинтервью Летова, который призывал к революции и свержению «режима Ельцина», – в этот самый момент передача прервалась рекламой. Коровин вспоминал: «Я понял, что я на обочине, сижу тут во Владивостоке, «посреди ничего», а тем временем в Москве Летов и Лимонов, чье имя я слышал впервые, планируют мировую революцию. Я должен был попасть туда, стать частью этого». Он сел на поезд, приехал в Москву, поступил в Московский государственный строительный институт и разыскал Лимонова, застав его в окружении десятка приверженцев в штабе на Фрунзенской. «Я был настроен радикально, пусть мне дадут бомбу или гранату и скажут, куда бросить. Очень я был серьезен. Они стали меня успокаивать: «Полегче, сначала нужно подготовиться»». Дугин сидел в дальней комнате, голый по пояс, усердно печатал, вокруг громоздились книги и бутылки пива. Была суббота, день обязательной уборки. Лимонов, вспоминает Коровин, окликнул Дугина: «Саша! Зачем эти бутылки?» «Необходимы мне для работы», – спокойно ответил Дугин.

«Они хорошо сработались, – вспоминает Коровин. – Дугин был философом, метафизиком, он работал головой. Лимонов – весь на публику. Он был нужен для публичных действий. Для радикальной революции».

Но постепенно эти двое разошлись. Лимонов оказался не первым соратником, с которым у Дугина испортились отношения. В автобиографии Лимонов описывает своего «Мерлина» так: «злопамятен, разрушителен, тотально ревнив». В 1995 году НБП с треском проиграла парламентские выборы, и между Лимоновым и Дугиным впервые пробежала черная кошка. Дугин считал, что Лимонов даже не пытается войти в истеблишмент, и потому завязал отношения с Жириновским и ЛДПР. «Мерлин смотрел в лес, выискивая себе нового короля Артура», – пишет Лимонов в автобиографии. Коровин почувствовал это напряжение в воздухе. Всем в НБП уже было ясно, что, «оставаясь с Лимоновым, Дугин не может поддерживать связи с истеблишментом, не может обращаться к Думе, министрам. Лимонов строил маргинальную партию». Лимонов любил контркультуру, богемные проекты, ему, «вечно недовольному», неудобно было в любой роли, кроме роли крайнего и упорного оппозиционера. У Дугина амбиции были более серьезные. «Я тянул его назад», – признает теперь Лимонов[376].

Напряжение росло и в самой партии, она раскалывалась на интеллектуалов, примыкавших к Дугину, и «шахматистов», «молодых люмпенов», которые, по словам Коровина, только тем и занимались в бункере на Фрунзенской, что играли в шахматы или тягали штанги.

В 1997 году разрыв между Лимоновым и Дугиным усугубился: Дугин перешел к старообрядцам, ушедшим из-под власти московского патриарха в XVII веке. Первые евразийцы оказывали этой церкви предпочтение как исконной вере русских до Золотой Орды. К тому же незадолго до того вышла книга Александра Эткинда, профессора истории Кембриджского университета, «Хлыст», в которой рассматривалась роль православной церкви в формировании эсхатологического мировоззрения большевиков. Лимонов в автобиографии сетовал, что Дугин заставил всех членов партии купить и прочесть эту книгу.

Каковы бы ни были причины религиозного обращения Дугина, ему удалось увести с собой к старообрядцам еще девятерых нацболов. Более того, он заказал монахам старообрядческого Преображенского монастыря пошить черные косоворотки на всю партию. По словам Коровина, который тоже пришел вместе с Дугиным к старообрядцам и поныне отращивает длинную развевающуюся бороду, «переход Дугина к старообрядцам разозлил Лимонова, тем более когда за ним последовали самые активные члены партии и начали поститься, отпустили бороды, пошили косоворотки, стали ходить в церковь». Лимонов во всеуслышание критиковал Дугина. «Дугин с ума сошел, – заявил он на одном собрании. – Он вас зомбировал, вы следуете за ним, как слепые кроты. Забыли о партии, о революции. Забудьте вы это дерьмо».

Фракция Дугина отращивала бороды и одевалась в черное. Лимонов счел увлечение Дугина очередной блажью и успокаивал себя, что это пройдет. «Однако партия вовсе не должна была следовать всем интеллектуальным и религиозным увлечениям Мерлина». Хуже того, Дугин бросил пить, и «шахматная фракция» восприняла это как крайнее проявление нелояльности. В 1997 году он еще и лекцию прочел о необходимости отсрочить революцию, поскольку прежде, чем проливать кровь, нужно создать новый тип человека – «философского русского»[377]. «А уж потом, когда-то, в неопределенном будущем мы, возможно, сможем приступить к революции», – передает в автобиографии Лимонов основную мысль этой речи. И как только Дугин убежал из бункера, торопясь на радиопередачу, Лимонов дезавуировал его призыв самосовершенствоваться: «Я сказал, что партия – это не кружок совместного изучения литературы и искусства. Партия ставит перед собой задачи политические. Самосовершенствование не есть политическая задача. Никто не против вашего самосовершенствования, но занимайтесь им, что называется, в свободное от выполнений заданий партии время»[378].