Карибский брак - Элис Хоффман

– С его точки зрения это благое дело, и, может быть, так оно и есть, но для магазина это не благо. Он полагает, что товары надо раздавать даром, а уж брать деньги с неимущих – это преступление. Это благородная идея, но она нереальна, если мы хотим, чтобы магазин продолжал существовать. Будет кошмарно, если делом станет управлять человек, который не понимает таких вещей. И для него самого это будет непосильной ношей.

* * *

Рахиль спустилась. Она по-прежнему любила гулять по берегу одна в поисках чудес, о которых можно было бы сочинить историю. У нее было уже несколько тетрадей, заполненных ими, и она перевязывала их лентой, чтобы не растерять. Она взяла в кафе подслащенную лаймовую воду и разглядывала корабли в гавани. Но прохладная вода не могла удовлетворить ее жажду, и она заказала кофе с молоком, вспомнив уроки Адель: горячие напитки в жару позволяют коже и душе дышать свободно. Еще раньше она послала сыну записку с просьбой встретиться с ней, и он уже должен был ее получить.

Стоял раскаленный добела августовский день. Высохший белый известняк на дорогах был усеян осколками раковин, набросанных чайками. Утром она смотрела, как спит муж, а когда он проснулся, сказала ему, что одна часть их жизни закончилась и начинается другая.

– Ну, значит, так тому и быть, – отозвался он, не задавая вопросов.

– Расскажи мне о Париже, – попросила она, и он стал рассказывать, обнимая ее, и казалось, что только вчера он вторгся к ним на завтрак, увидел ее в белом белье, и глаза у него стали такими большими, что она засмеялась и ее охватила приятная дрожь, которую она чувствовала даже после того, как удалилась в свою спальню. Уже тогда она знала, что он будет принадлежать ей. Фредерик описал сад у дома, где он вырос, каштановое дерево в саду, траву, которая в темноте становилась серебряной, уличные фонари, излучающие желтый свет, женщин в выходных платьях на пути в оперу, мужчин в цилиндрах, белых лошадей, впряженных в экипажи, как в сказках Перро, и пар их дыхания в холодном воздухе, залитом лунным светом.

Закончилось время ланча, и многие направлялись домой, чтобы переждать самые жаркие часы. Кафе собирались закрывать. Рахиль увидела сына, идущего через площадь. Он коротко постригся и носил белую рубашку – старался подстроиться под принятый стиль и делать то, что от него требовали. Он шел медленно и приветственно помахал какому-то стоявшему около «Гранд-отеля» человеку вест-индского происхождения, незнакомому Рахиль. Мужчины обменялись несколькими словами, и незнакомец дружески хлопнул Камиля по спине. Тут Камиль заметил мать и, подобравшись, направился к ней легкой походкой. Поцеловав ее, он сел напротив и положил свои длинные ноги одну на другую. Он был обут в сандалии, которые Рахиль не одобряла. Она считала, что надо носить приличные туфли. Они сидели на плетеных стульях из дерева и тростника за небольшим столиком. К счастью, от солнца их защищал голубой тент.

– Странно, что ты решила устроить тут свидание, – сказал Камиль.

Он подумал, что Энрике пожаловался ей на пропавший товар и подделанный гроссбух. Официант посмотрел на него вопросительно, собираясь пойти вздремнуть в одном из подсобных помещений.

– Нам только кофе! – крикнул ему Камиль.

– Все наши думают, что ты задержался здесь, чтобы управлять магазином, – сказала Рахиль. – Но ты не обольщайся, это не продлится долго.

– Я сейчас объясню, – начал он, но остановился, потому что официант принес кофе и стоял, глядя на него нетерпеливо и раздраженно. Камиль заплатил по счету и вернулся к разговору. Он решил, что лучше честно объясниться раз и навсегда. – Просто я не могу обирать людей.

– Ты считаешь, что мы обираем покупателей?! – Она уставилась на него еще более гневно, чем официант.

– Нет, но для некоторых любая цена непосильна.

Она фыркнула:

– Но ты же должен понимать, что у нас немалые затраты. За импортный товар приходится дорого платить, а любое дело должно приносить какой-то доход, чтобы семья могла существовать.

Он пожал плечами, не убежденный ее доводами.

– Некоторые люди живут в ужасной нищете. Это несправедливо.

Рахиль сразу смягчилась:

– Что поделаешь? Так уж устроен мир.

– Пока, – сказал он.

В этом несправедливом мире приходилось быть практичным, а ее сын был мечтателем – как и многие молодые люди, но у него это приобретало особое значение. Может быть, его вера в светлое будущее была для него и к лучшему. Она не стала высмеивать его взгляды, как он боялся, а согласно кивнула.

– Да, пока. – Она достала конверт, который принесла с собой, и отдала ему. – Надежда всегда есть.

Камиль посмотрел на нее в полном недоумении, затем вскрыл конверт. Внутри был билет на проезд до Франции и деньги, которых должно было хватить по крайней мере на год, если тратить их бережливо. Он не знал, что сказать, хотя был глубоко тронут ее щедростью. Он никогда не отличался красноречием, особенно если надо было выразить благодарность.

– Мама, – процедил он наконец. – Но ты же понимаешь, что если я уеду, то больше уже не вернусь?

– Конечно, понимаю. Но до отъезда ты должен помочь отцу в магазине. Сейчас, после смерти двух твоих братьев, ему тяжело. Когда дела пойдут на лад, можешь уезжать.

В Америке назревала война, и отзвуки конфликта сказывались на всем. Корабли пропадали, их реквизировали, товары, предназначенные для Чарльстона и Нью-Йорка, раскрадывали. Это было, возможно, самое тяжелое время для их бизнеса, и Рахиль радовалась, что по совету Энрике они давным-давно не занимались сами морскими перевозками, а корабли продали. Если бы они продолжали развиваться в направлении, взятом Исааком Пети, то сейчас, возможно, были бы банкротами и жили на подачки членов общины, а не помогали нуждающимся. Вот это Камиль, по-видимому, упускал из виду. Каждое воскресенье Рахиль с радостью отдавала в синагогу все, что могла, для тех, кто попал в беду.

Они допили кофе и пошли по улице вместе. В этот самый жаркий час дня рыночная площадь была пуста, лотки с овощами и фруктами были закрыты от солнца белой тканью.

– Постарайся только не довести магазин до банкротства, перед тем как уехать, – сказала Рахиль.

– Я постараюсь. Обещаю, – ответил Камиль. Уж по крайней мере эту просьбу он обязан был выполнить.

Это ее несколько успокоило, можно было идти домой. Она почувствовала, что зной изматывает ее, хотя жила при такой погоде с рождения. Птицы, разомлевшие от жары, в этот час не пели. Только пеликаны летали, но далеко над морем, поскольку там ощущался бриз. Рахиль представлялось, что дух Адели тоже парит далеко от берега, где море имеет как раз такой оттенок серого цвета, каким его изобразил ее сын на картине, подаренной ей. Подумать о ветре над морем в такую жару было приятно. Облака там должны быть белые и огромные, нависшие наподобие тента. Водяные брызги приносят прохладу, а волны в высоту не ниже крыш торговых лотков, мимо которых они проходили. Камилю же вместо моря представлялась улица с домом его дяди и тети и сумерки, обволакивавшие все вокруг наподобие черной пыли. Он приедет туда в ноябре, когда начнется его любимое время года и деревья будут черными, красными и золотыми, а трава серебряной. Надо было немедленно написать Антону, брату Фрица, и спросить, не возьмет ли он его в качестве ученика, готовящегося к поступлению в какую-нибудь из солидных художественных школ.