Карибский брак - Элис Хоффман

Розалия понимала, что чувствует Рахиль, – слишком сильно любит его и думает, что из-за этого препятствует осуществлению его судьбы. Но на самом деле это было не так. Она принесла Рахиль чашку чая с солидной добавкой рома.

– Надо любить его еще больше, а не меньше, – сказала она.

Рахиль кивнула и надолго обосновалась у постели больного. Она практически не спала, лишь дремала в кресле. Когда Камиль очнулся от видений, навеянных лихорадкой, он увидел на прикроватном столике кольцо мадам Галеви. Рядом сидела его мать, внимательно наблюдавшая за ним. Ему казалось, будто он вернулся из дальнего путешествия. В руках и ногах чувствовалась слабость. Он, конечно, был слишком неосторожен, сидя на воздухе за мольбертом в тот час, когда тучи комаров вылетают из кустарников. Он с усилием приподнялся на локтях.

– Я выживу? – спросил он у матери.

– Неужели ты думаешь, что я позволю тебе умереть?

Он рассмеялся – точнее, попытался рассмеяться, и Рахиль, поправив подушки, заставила его снова лечь.

– Чье это? – спросила она, кивнув на обручальное кольцо на столике. По-видимому, он женился в Венесуэле и был настолько скрытен, что не хотел в этом признаться.

– Это целая история, – ответил он, еще не до конца освободившись от бредовых видений. – Это кольцо мадам Галеви.

– Ведьмина история, – констатировала Рахиль.

Тут уж он рассмеялся по-настоящему. Взяв кольцо в руки, он почувствовал его холод. Он так похудел, что мог теперь надеть кольцо на мизинец.

– Не беспокойся, мама, – сказал он. – Ведьмы мне не страшны.

После этого разговора ей вспомнился один эпизод из ее детства, но она не была уверена, что он имел место в действительности. Вроде бы как-то вечером к ним пришла мадам Галеви. На ней была черная накидка, потому что это происходило в сезон дождей и все бочки с дождевой водой были переполнены. Рахиль была еще совсем маленькой и, возможно, действительно решила, что явилась ведьма. Она с трепетом выглянула в окно. Черная накидка раздувалась вокруг женщины колоколом, словно она плыла по воздуху. Рахиль торопливо произнесла единственную молитву, которую знала наизусть. Она пожалела, что папы нет дома, – он часто задерживался по вечерам на каких-то совещаниях или отдыхал с друзьями. Вечер был ветреный, и казалось, что весь мир трясется и опрокидывается вверх дном. Ветви пальм пригибались к земле, фрукты срывались с веток, летучие мыши забирались поглубже в кусты и оборачивались крыльями, наподобие цветов, распускающихся только при дневном свете. Высунувшись из окна еще дальше, Рахиль увидела в руках у старухи большой сверток. На пальце ведьмы тускло блестели два кольца, а внутри свертка спал ребенок. Мать Рахиль открыла дверь, осветив пришедшую. В это время порыв ветра брызнул дождем в открытое окно. Рахиль замерла.

– Le secret d’une autre[27], – произнесла ведьма и повернулась так, что Рахиль увидела ее лицо. Это была мадам Галеви, лучшая подруга матери, которая вечно запугивала Рахиль, спрашивая, хорошо ли она себя ведет.

Мадам Галеви отдала ребенка матери Рахили.

– Я счастлива взять этот секрет на себя, – сказала та.

Женщины трижды поцеловались, затем еще раз – на счастье. С яблони, растущей во дворе, сыпались горькие плоды, которые Рахиль не позволяли есть. По двору гуляли такие сильные порывы ветра, что даже ящерицы попрятались по углам. Этот ветер перелетал через океан из Африки в дождливые сезоны. Ведьма – если это действительно была ведьма, – пошла прочь уже с пустыми руками, подобрав свои юбки и обходя лужи. Утром Рахиль объявили, что теперь с ними будет жить ее двоюродный брат Аарон. Слуги говорили, что его принес ветер. Но ветер утих, лужи высыхали на солнце, среди травы выискивали что-то цыплята. Рахиль гуляла во дворе и услышала, как Адель, выйдя из кухни, спросила мать, откуда в доме взялся ребенок.

– Не спрашивай меня, откуда у меня появляются дети, и я не буду спрашивать, откуда берутся твои, – ответила мать Рахиль.

Остров был маленький, и людям часто казалось, что они знают о других все. В обществе, где не было равенства, секреты были неизбежны, они существовали даже в их доме, в комнате, где она сидела в плетеном кресле и наблюдала за своим сыном, который, казалось, был занесен сюда судьбой, чтобы выжить, так что спустя какое-то время она решила, что будет любить его еще больше.

Камиль выздоровел и через несколько недель по-прежнему работал в магазине. Он старался как мог, но был, похоже, не в состоянии справиться со своей натурой. Он стал совершать маленькие преступления против собственности – продавал фасоль, муку или отрезы ткани по пониженной цене знакомым покупателям со стесненными средствами, а когда в магазин зашла жена Роланда Ширли, он отпустил ей товар бесплатно, подделав кое-какие записи в книге.

Энрике пришел к Рахиль и спросил, не могут ли они поговорить с глазу на глаз. Они уединились, взяв чашки ромашкового чая, который, как говорят, успокаивает нервы.

– Вы считаете, эта работа подходит Иакову? – спросил Энрике, употребив первое, более привычное для него имя Камиля. Он, в конце концов, знал молодого человека с самого рождения. Точнее говоря, еще до рождения. Его собственный сын Карло стал уже почти взрослым и ежедневно работал в магазине после школы. Он обладал необыкновенными математическими способностями и мог в уме складывать длинные столбцы цифр, а потом делить и умножать их, также не делая никаких записей.

– Как я понимаю, вы считаете, что его призвание не в этом, – ответила Рахиль.

Энрике пожал плечами.

– Мы часто видим своих детей такими, какими нам хочется их видеть, а не такими, какие они есть.

– Это верно, – согласилась Рахиль. Она в последнее время все чаще вспоминала ведьму у них во дворе и то, как мама всегда отсылала ее в кухонную пристройку, когда приходила мадам Галеви. Если Рахиль жаловалась, что ее выгоняют, мама называла ее глупой испорченной девчонкой.

– Вы не знаете, почему моя мать ненавидела меня? – спросила она.

Энрике нахмурился и отставил свою чашку в сторону.

– Мадам, что за вопрос?

Посмотрев ему в лицо, она поняла, что он что-то знает.

– Из-за моего характера? Из-за рождения?

– Дело было не в вас, – сказал Энрике, ограничившись этим ответом. Рахиль никогда не видела его в таком смущении. – Я ни за что не позволю себе сказать что-нибудь неуважительное о вашем отце.

Подумав над его ответом, Рахиль сказала:

– Ладно, я не буду больше расспрашивать вас о моих родителях.

– Вот и хорошо. Тем более что мы хотели поговорить о вашем сыне и о том, надо ли ему заниматься торговлей. Я должен быть до конца предан нашему предприятию, как я был предан вашему отцу.

– Мой сын совершил что-то неблаговидное?