22 июня 1941: тайны больше нет - Арсен Беникович Мартиросян

в режиме реального времени информации воздушной разведки. А сам механизм ясно свидетельствует о том, что по каналам связи пограничных войск информация мгновенно уходила на самый верх. Не говоря уже об особой организации этого мероприятия и координации действий всех сторон.

Ведь бесшумно возникавшие и исчезавшие пограничники — это не случайность. Во-первых, облет государственной границы в приграничной полосе в те годы всегда согласовывался с командованием пограничных войск, если использовалась авиации не погранвойск. Во-вторых, исходя из этого, пограничники заранее знали, где будет садиться самолет, так как места посадки были заранее согласованы с ними, что также вытекает из описания Захарова. А, в-третьих, забрав донесение Захарова, пограничники немедленно передавали его на заставу, откуда оно также немедленно уходило в штаб погранотря-да, оттуда — в штаб погранокруга, а тот уже телеграфировал в Главное управление пограничных войск НКВД СССР и далее Сталину. В-четвертых, задание командования ВВС округа было обусловлено приказом из Москвы, от командующего ВВС РККА. Самостоятельно подобные решения командование округа принять не могло.

Данное мероприятие было организовано по приказу Сталина командующим ВВС РККА П.Ф. Жигаревым, который наряду с наркомом госбезопасности В.Н. Меркуловым и его заместителем Б.З. Ко-буловым 17 июня побывал у Сталина на приеме. Меркулов и Кобулов зашли в кабинет Сталина в 20.20, вышли в 21.00, Жигарев зашел в 0.45 уже 18-го, вышел в 1 ч. 50 мин. Однако в журнале он проходит как посетитель 17-го числа[308].

Конечно, могут найтись, как говаривал еще Ф.М. Достоевский, отдельные «специалисты по левой ноздре» и заявить, что-де никого от пограничников в тот день у Сталина не было. Даже самого Берии, в ведении которого и находились пограничные войска, в кабинете Сталина в тот день не было. Действительно, Берия в тот день не был у Сталина. И что? Ни Сталин, ни Берия никогда не заморачивались бюрократическими процедурами, когда обстановка требовала экстраординарных и решительных мер. С 20 марта Лаврентий Павлович являлся заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, то есть, если по-простому, заместителем Председателя Советского правительства, за которым сохранялись функции народного комиссара внутренних дел, в ведении которого и находились пограничные войска, включая и разведку пограничных войск, а также куратора над органами государственной безопасности. С 6 мая главой Советского правительства являлся Сталин. И одного его телефонного звонка было бы достаточно, чтобы Берия организовал подчиненных ему пограничников в помощь намеченной воздушной разведке. Ну а его ближайшим соратникам Б.З. Кобулову и В.Н. Меркулову и вовсе не составило никакого труда в рабочем порядке решить с Лаврентием Павловичем все необходимые в этом случае вопросы.

Без пограничников проведение воздушной разведки оказалось бы не только неэффективным, но и просто невозможным. По логике армейской субординации данные воздушной разведки должны были бы поступить в разведывательный отдел штаба ЗАПОВО. Но Сталин, судя по всему, не захотел отдавать в руки военной разведки ЗАПОВО результаты воздушной разведки, опасаясь, очевидно, что они будут субъективно препарированы и дойдут до него через центральный аппарат ГШ или ГРУ. Видимо, на него слишком тягостное впечатление произвел примерно недельной давности разговор с командующим ЗАПОВО генералом Павловым, в процессе которого последний заверял Иосифа Виссарионовича, что немцы сидят тихо как мыши и никакого сосредоточения или движения он не наблюдает. Свидетелем этого разговора был никогда не предававший Сталина его верный рыцарь, впоследствии Главный маршал авиации А.Е. Голованов — основатель советской авиации дальнего действия, о чем он и поведал в своих мемуарах, изданных в полном объеме только в постсоветское время[309].

Но и в руки разведки пограничных войск отдавать результаты воздушной разведки Сталин также явно не захотел. Ему нужна была абсолютно объективная, полностью «голая» информация, на суть которой никто и ничто не смогли бы повлиять. И дело тут не в недоверии, что может сразу же прийти на ум, особенно антисталинистов, а в том, что Сталин ясно осознавал, что по результатам этой разведки ему предстоит принять судьбоносное решение — о приведении или об отказе в приведении войск в боевую готовность. Проще говоря, от того, какое он примет решение, зависела судьба СССР. И ошибиться он не имел права. Как, впрочем, и исходить из информации, на суть которой кто-либо мог бы повлиять, пускай даже и в самых благих намерениях. Информация должна была быть полностью «голой» — что увидели летчики, то и сообщили. Все. Никаких ни выводов, ни комментариев, ни примечаний. Именно поэтому-то пограничников и привлекли только как передаточное звено, ибо только у них были более или менее защищенные линии связи непосредственно у границы. И только они могли немедленно передать информацию с границы на заставу, та — в комендатуру или же прямо в погранотряд. Погранотряд — в штаб погранокруга, там информация могла быть передана уже в местные наркоматы внутренних дел и госбезопасности, поскольку те находились в Минске, а оттуда уже в Москву, в НКВД и НКГБ СССР. С 22 ч. 25 мин. по 23.00 18 июня Кобулов находился в кабинете у Сталина, где в это время уже (с 20 ч. 25 мин.) находились Тимошенко и Жуков, которые вышли от Сталина только в 00.30 уже 19 июня. В 23.10 18 июня в кабинет Сталина вошел и Жигарев, который вышел вместе с Тимошенко и Жуковым[310]. Проще говоря, Кобулов докладывал Сталину результаты воздушной разведки непосредственно в присутствии Тимошенко и Жукова.

Необходимость такой проверки с помощью воздушной разведки проистекала, во-первых, из все усиливавшегося в то время шквала информации о грядущем в самые ближайшие дни нападении, в том числе и с указанием точной даты и даже времени начала самой агрессии. Для сведения: только в течение 18 июня 1941 г. по различным каналам советских спецслужб поступило 8 донесений о нападении Германии именно в начале третьей декады июня. Причем ровно половина — о том, что это произойдет ранним утром 22 июня[311].

А, во-вторых, к этому моменту Сталин уже был в курсе того, что министр иностранных дел Германии И. Риббентроп дал указание германским послам в Риме, Токио, Бухаресте и Будапеште о проведении особой акции по дезинформации. Ее смысл сводился к тому, чтобы до сведения правительств этих стран, а через них и до Советского правительства была бы доведена информация о том, что Германия (якобы) намерена «самое позднее в начале июля внести полную ясность в германо-советские отношения и при этом предъявить определенные требования»[312]. Информация поступила по каналам разведки. И надо было срочно, немедленно и безальтернативно разобраться, является ли это очередным блефом немцев или же может появиться какой-нибудь,