Печали американца - Сири Хустведт

— Так вот, значит, как вы относитесь к моему отцу! — завизжала Соня.

Она вскочила на ноги и принялась размахивать руками перед лицом Эдди.

— Вам же он на фиг был не нужен, ведь правда?!

Тут уже вскочила Инга. Она схватила Соню за локоть, пытаясь унять ее. Девочка гневно развернулась к матери. Эдди рыдала в голос. Генри с выражением искреннего отчаяния на лице беспомощно откинулся на спинку стула.

— Так, — прорвался я сквозь общий вопеж. — Я полагаю…

Закончить предложение я не успел. Генри промычал что-то нечленораздельное. За моей спиной с треском распахнулась дверь. Почуяв недоброе, я обернулся и увидел стремительно влетевшую в комнату крупную растрепанную даму с яркой помадой и густо нарумяненным мясистым лицом. На ней было огромное серое пальто, толстые зеленые носки и почему-то тапки. На голове торчала вязаная шапочка в белую и красную полоску, из-под которой чуть выбивался курчавый белый парик. В руках она держала два объемистых пакета с надписью «Мейсис» и зонтик. Глаза смотрели дико.

— Дороти, — ошеломленно произнес Генри. — Как вы сюда попали?

Линда вскинула руки вверх и завизжала:

— Это она, она меня ударила, я ее сразу узнала!

Эдди подняла голову, и ее глаза, под которыми расползлись черные кляксы размазавшейся туши и подводки, расширились от изумления.

— Какое знакомое лицо. Я уверена, что я вас где-то видела, но где?

Дороти помахала в воздухе пакетом и произнесла низким звучным голосом:

— Они у меня!

Я уже догадался, кто передо мной, но Инга успела раньше.

— Бертон? — неуверенно произнесла она.

Это и в самом деле был Бертон с лоснящимся от пота, заросшим щетиной лицом. Женский грим, разумеется, оставлял желать много лучшего, и пока я смотрел на ряженого разинув рот, у меня вообще в голове не укладывалось, как его, в принципе, можно было принять за женщину, однако еще секунду назад я сам ломал голову, кто передо мной. Бертон одним движением сбросил пальто и эффектным жестом стащил с головы шапочку и парик. Лицо его по-прежнему покрывал толстый, почти клоунский слой грима, но наш друг об этом либо забыл, либо попросту не обращал на мерзкую краску внимания. Он достал из пакета «Мейсис» плотный желтый конверт и протянул его Инге, которая так и сидела на стуле. Обращаясь к ней, он наклонился, подметая подолом голубого платья ее лодыжки.

— Волею судеб мне была дарована возможность получения некоей суммы в форме наследства. Задумавшись о своем новом материальном положении, я спросил себя, какая от этого может быть польза, кроме собственной моей радости по поводу тех благ, которые я отныне могу себе позволить, и решил, что раз уж я теперь, что называется, при деньгах, то мог бы попытаться как-то реабилитироваться в ваших глазах за тот злополучный четверг много лет назад, когда я, — Бертон сокрушенно вздохнул, — так скомпрометировал себя.

Инга поднесла руку к нарумяненному лицу Бертона и погладила его по щеке:

— Не нужно так говорить. Это не имело никакого значения ни тогда, ни сейчас.

— Откройте, прошу вас! — воскликнул Бертон, указывая на конверт.

Я никогда прежде не слышал у него такого взволнованного голоса.

— Я выкупил их, эти письма. Они ваши. Это мой дар, мое… мое искупление!

Инга смотрела на аккуратный конверт, лежавший у нее на коленях, потом нерешительно взяла его в руки, перевернула. Лицо ее дернулось.

— Я боюсь, — сказала она. — Вдруг там что-то страшное?

— Увы, я не вправе давать вам советов, — отозвался Бертон. — Я не имею представления об их содержании.

Мой товарищ, детектив-любитель, так и не снявший женского платья, был готов выслеживать, вынюхивать, ходить по пятам, подслушивать, хитрить, но кодекс чести так и не позволил ему даже заглянуть в письма, приобретение которых стоило ему немалых денег. Когда он повернулся в мою сторону, я жестом указал ему на нагрудный карман, а потом на губы и щеки, чтобы он, по мере возможности, стер с лица липкие и блестящие розовые пятна, в которые превратился макияж. Он послушно извлек откуда-то многострадальный носовой платок и начал елозить им вверх-вниз по щекам и губам.

Трясущимися пальцами Инга достала из желтого конверта семь писем. Она раскрыла одно, пробежала его глазами. На лице ее появилось недоуменное выражение. Со своего места я видел только бисерный почерк Макса. Инга развернула второе письмо, потом третье, потом, после беглого взгляда на начальные строчки, взялась за следующее, пока не просмотрела все. После этого она глубоко вздохнула и сказала, обращаясь к Эдди:

— Эти письма адресованы не вам, а Лили.

— Но я и есть Лили, — ответила Эдди. — По крайней мере, была.

Генри от изумления приоткрыл рот.

— Семь писем, адресованных персонажу. В начале фильма, когда Лили все время меняется, она появляется ровно семь раз. Семь ипостасей. А вы никогда не спрашивали, почему он писал ей, а не вам?

Эдди удивленно округлила глаза:

— Нет. Эти письма такие разные, как будто написаны разным людям.

— Ну хитер, чертяка! — восхищенно покрутил головой Генри.

— Семь воплощений, — произнес я.

— Так вот, значит, большой секрет, из-за которого вы мне голову морочили! — негодующе возопила Линда. — Покойный писатель строчит письма адресату, которого вообще не существует в природе. Хороша сенсация, ничего не скажешь!

Соня переводила взгляд с Инги на меня, потом произнесла севшим от волнения голосом:

— Папа часто рассказывал мне, что слышит, как они разговаривают, люди, про которых он пишет, его герои. Даже когда книга была закончена, они не исчезали. Он словно не хотел, чтобы история подходила к концу, хотел продолжать. Наверное, думал, что пока не допишет, не умрет.

Генри откланялся первым. Уходя, он притянул Ингу к себе, и мне бросилось в глаза, как быстро она высвободилась из его объятий. С Линдой сестра попрощалась за руку, еще раз повторив свои извинения, в ответ на что журналистка схватила свои многочисленные накидушки и была такова. Инга, Соня и Эдди уходили все вместе.

— Мы решили поговорить дома, — объяснила мне сестра, — но вы с Бертоном можете никуда не спешить. Номер оплачен до следующего утра, так что посидите, выпейте чего-нибудь.

И мы с Бертоном остались. Устроились рядышком в креслах и заказали бутылку шотландского виски. Мой корпулентный собутыльник, одетый в дамское платье и тапочки, не вызвал ни малейшего любопытства у официанта, обслуживающего нас с утомленной вежливостью, заставляющей догадаться, что мысли его заняты вещами куда более важными — скажем, собственной сценической карьерой. Вот тогда-то Бертон и рассказал мне о долгих часах, проведенных на улице в обличье своего второго «я», городской сумасшедшей Дороти, которую он назвал как героиню «Волшебника из страны Оз». А до этого, оказывается, хотел, чтобы у его alter ego было другое имя, в честь еще одного персонажа Баума, принцессы Озмы, которая сначала предстает перед читателями в образе мальчика Типа.[73]Мы разговаривали, и я понимал, что в душе моего друга таятся обширные области, о существовании которых я даже не подозревал. Дороти перестала быть для него маской, в ней слились извлеченные на свет божий два его начала — безумное и женское.