Саван для соловья - Филлис Дороти Джеймс

И вот она умирает. Вам остается только перенести ее тело на два ярда, чтобы обезопасить себя. Тогда это самая рискованная часть вашего плана. Предположим, внезапно появятся сестра Гиринг или сестра Рольф? Тогда вы открываете дверь сестры Брамфет и дверь вашей квартиры и внимательно прислушиваетесь, дожидаясь, пока коридор освободится. Потом вы перекидываете тело через плечо и быстро идете в свою квартиру. Вы укладываете тело на постель и возвращаетесь, чтобы запереть дверь ее спальни и закрыть свою входную дверь. Она была пухлой, но невысокой женщиной. Вы высоки, сильны и натренированы переносить беспомощных пациентов. Эта часть работы не была трудной.

Но теперь вы должны перенести ее к себе в машину. Это удобно, поскольку к вашему гаражу есть доступ через нижний холл и частную лестницу. Внешняя и внутренняя дверь квартиры заперты, так что вы можете не бояться, что вам помешают. Тело закинуто на заднее сиденье машины и покрыто дорожным ковром. Потом вы едете по территории и разворачиваете машину под деревьями, как можно ближе к садовой сторожке. Вы не выключаете двигатель. Это важно для того, чтобы можно было быстро уехать, вернуться в квартиру до того, как пожар станет заметен. Эта часть плана слегка рискованна, по дорогой на Вестминстер-роуд редко пользуются после наступления темноты. Призрак Нэнси Горриндж заботится об этом. Было бы неудобно, но отнюдь не катастрофично, если бы вас там увидели. В конце концов, вы Матрона, ничто не может вам помешать совершить ночную поездку. Если бы кто-нибудь прошел мимо, вам пришлось бы отъехать и выбрать другое место или другое время. Но мимо никто не проходит. Машина стоит в зарослях деревьев, фары выключены. Вы переносите тело в сторожку. Потом следует второй поход, за канистрой с бензином. И после этого делать больше ничего не надо, остается только облить бензином тело, окружающую мебель и кучки древесины, после этого с порога кинуть туда зажженную спичку.

Нужна секунда, чтобы снова сесть в машину и поехать обратно, главное — миновать двери гаража. Как только они закроются за вами — вы в безопасности. Конечно, вы знаете, что пожар разгорится с такой силой, что будет виден почти сразу же. Но к этому времени вы уже будете в своей квартире, вы готовы к тому, что вот-вот раздастся телефонный звонок и вам сообщат, что пожарпая машина уже в пути, вы готовы позвонить мне. И записка самоубийцы, которую она вам оставила и которая, возможно, не пригодится, уже готова, чтобы передать ее мне.

— И как вы это докажете? — тихо спросила она.

— Вероятно, никак. Но я знаю, что все произошло именно так.

— Но вы попытаетесь это доказать, не так ли? В конце концов, неудача была бы невыносимой для Адама Делглиша. Вы попытаетесь доказать это, независимо от того, чего это будет стоить вам или кому бы то ни было еще. И наконец, всегда есть шанс. Не стоит сильно надеяться на отпечатки шин под деревьями, разумеется. Последствия пожара, колеса пожарной машины, топтавшиеся там люди уже уничтожили все следы па земле. Но тогда вы наверняка тщательно обследуете мою машину изнутри, в особенности коврик. Не пренебрегайте дорожным ковриком, старший инспектор. Там могут остаться частицы одежды, возможно, даже несколько волосков. Но это не будет удивительно. Мисс Брамфет часто ездила со мной; дорожный коврик, собственно говоря, принадлежал ей; он, вероятно, покрыт ее волосами. Но что насчет улик в моей квартире? Если я несла ее тело вниз по узкой задней лестнице, наверняка на стенах остались отметины там, где их касались ноги? Разумеется, если у женщины, убившей Брамфет, не хватило сообразительности сиять туфли с ног жертвы и нести их отдельно, например повесив за шнурки на шею. Вы могли бы проверить, сколько пар обуви было у Брамфет. В конце концов, кто-то в Найтипгейл-Хаус может рассказать вам об этом. У нас так мало личных тайн друг от друга. И никакая женщина не пойдет в лес босиком, хотя бы и навстречу своей смерти.

А другие улики в квартире? Если я убила ее, разве не должно там остаться шприца, баночки с таблетками, чего-нибудь, что указывало бы, как я это сделала? Но и в ее, и в моем шкафчике для лекарств есть только запас аспирина и снотворного. Предположим, я дала ей снотворное? Или просто оглушила или задушила ее? Один способ ничем не хуже другого, если только не создает беспорядка. Каким образом вы смогли бы доказать, как она умерла, если все, что у вас есть для вскрытия, — это несколько обуглившихся костей? К тому же имеется записка самоубийцы, написанная ее собственным почерком и содержащая факты, которые мог знать только убийца Пирс и Фоллон. Как бы вы ни представляли себе это дело, старший инспектор, неужели вы хотите мне сказать, что коронер не удовлетворится тем, что Этель Брамфет написала это письмо в качестве своего признания перед тем, как сжечь себя?

Делглиш понял, что он больше не может оставаться в вертикальном положении. Он боролся теперь не только со слабостью, но и с тошнотой. Рука, опиравшаяся на каминную полку, была холоднее, чем мрамор, и скользкой от пота, и сам мрамор казался мягким и податливым, как замазка. Его рана начала болезненно пульсировать, и тупая головная боль, которая до этого доставляла не более чем смутное неудобство, становилась все острее, ему казалось, что иглы колют его за левым глазом. Упасть в обморок к ее ногам было бы непереносимым унижением. Он протянул руку и нащупал спинку ближайшего стула. Потом он осторожно опустился на него. Ее голос, казалось, доносился откуда-то издалека, но, по крайней мере, он мог слышать ее слова и знал, что его собственный голос звучит по-прежнему ровно. Она сказала:

— Предположим, я сказала бы вам, что могу справиться со Стивеном Куртни-Бригсом, что никто, кроме нас троих, не может узнать о Фельсенхаме. Захотите ли вы исключить мое прошлое из вашего отчета, чтобы смерть этих девочек, по крайней мере, не оказалась напрасной? Для этой больницы важно, чтобы я осталась здесь в качестве Матроны. Я не прошу вас о милосердии. Я беспокоюсь не о себе. Вы никогда ие докажете, что я убила Этель Брамфет. Разве вы ие будете выглядеть смешно, если попытаетесь это доказать? Разве самым мужественным и разумным решением ие будет забыть о том, что этот разговор вообще состоялся, принять признание Брамфет за правдивое, каким оно и является, и закрыть дело? Он ответил:

— Это невозможно. Ваше прошлое — часть улик. Я не могу скрывать улики или опускать имеющие отношение к делу факты только потому, что они мне не поправились. Если бы я однажды так поступил, мне пришлось бы бросить свою работу. Не просто это конкретное дело, а свою работу. И навсегда.

— А вы, разумеется, не можете этого сделать. Что будет делать такой человек, как вы, без работы, без этой своей работы? Он станет уязвимым, как все остальные. Вам, вероятно, даже пришлось бы начать жить и чувствовать как обычный человек.

— Вы не сможете меня этим задеть. Зачем вам унижать себя такими попытками? Есть инструкции, приказы, есть присяга. Без них никто не смог бы спокойно выполнять работу полиции. Без них Этель Брамфет не была бы в безопасности, вы не были бы в безопасности, какая-нибудь условная Ирмгард Гробель не была бы в безопасности.

— Именно поэтому вы ие хотите мне помочь?

— Не только поэтому. Мой выбор — этого не делать.