Лицо ее закройте - Филлис Дороти Джеймс

Ровно за три месяца до убийства в Мартингейле миссис Макси устроила прием. Спустя годы, когда судебный процесс почти стерся в памяти – остались лишь скан­дальные подробности да заголовки на по­желтевших газетных страницах, которыми застилали полки в кухонном буфете, – Элеонора Макси вспомнила тот весенний вечер как первый эпизод трагедии. Па­мять, капризная и своевольная, воскре­шала картину ничем не примечательного ужина, окутывая ее аурой дурных пред­чувствий и тревоги. Теперь, в ретроспек­тиве, он казался ритуальной встречей под одной крышей жертвы и подозреваемых. Прологом к сцене убийства. На самом деле на ужине присутствовали не все подозре­ваемые. Во-первых, Феликс Херн в тот уик-энд не был в Мартингейле. Но в во­ображении Элеоноры Макси он тоже си­дел за столом, следя насмешливым и пыт­ливым взглядом за гримасами и ужимка­ми входящих в роль актеров.

Конечно же, вечер был заурядным и скуч­ным. Трое гостей – доктор Эппс, вика­рий и мисс Лидделл, смотрительница приюта св. Марии для девочек, – слишком часто сиживали за одним столом, чтобы ждать друг от друга чего-нибудь новенького или испы­тывать от подобного соседства особый вос­торг. Кэтрин Бауэрз была непривычно мол­чалива, а Стивен Макси и его сестра Де­бора Рискоу с трудом сдерживали раздра­жение: Стивен не приезжал домой из сво­ей больницы больше месяца, и пожалуй­ста – именно в этот день устроили прием. Миссис Макси только что взяла в горнич­ные мать-одиночку из приюта мисс Лид­делл, и девушка первый раз прислуживала гостям. Но напряжение, сковавшее всех уча­стников трапезы, вряд ли было вызвано при­сутствием Салли Джапп, ставившей блюда перед миссис Макси и убиравшей тарелки с завидной сноровкой, которую отметила не без удовлетворения мисс Лидделл.

Судя по всему, по крайней мере, один гость был безмятежно счастлив. Бернард Хинкс, викарий Чадфлита, был холостя­ком, и любая возможность увильнуть от сытной, но неудобоваримой стряпни сво­ей сестрицы, которая вела его хозяйство, – она-то никогда не разъезжала по гостям! – оборачивалась для него истинным праздником, так что ему было не до светской болтовни. Милый, приятный мужчина, он казался старше своих пятидесяти четырех лет, слыл нерешительным и робким во всех вопросах, за исключением веры. Теология была его главной, практически единственной стра­стью, случалось, правда, прихожане не всегда понимали его проповедей, хотя принима­ли их восторженно и считали, что он шиб­ко умный, оттого и говорит непонятно. Однако в деревне знали, что священник никому не отказывает ни в помощи, ни в совете, и если предыдущий был малость туповат, то на теперешнего можно было по­ложиться.

Для доктора Чарлза Эппса ужин озна­чал отличную еду, общество очарователь­ных женщин, с которыми можно поболтать, и передышку от его нудной деревенской практики. Он овдовел, жил уже тридцать лет в Чадфлите, досконально знал почти всех своих пациентов и мог без ошибки сказать, кому грозит смерть, а кому нет. Он был уверен, что нет на свете такого врача, ко­торый способен повлиять на исход болез­ни, что мудрость состоит как раз в том, чтобы знать, когда твоя смерть причинит ближним твоим как можно меньше хлопот, а тебе – печали, считал также, что новейшие достижения медицины продлевают жизнь больному лишь на несколько никому не нуж­ных месяцев к вящей славе того, кто его лечит. И все-таки он был совсем не глуп и обладал куда большими познаниями, чем полагал Стивен Макси, и совсем немного его пациентов предстали перед неизбежным концом раньше предписанного им часа. Он дважды принимал роды у миссис Макси, был домашним доктором и другом ее мужа, впрочем, Саймон Макси не мог долее под­держивать эту дружбу и ценить ее – он по­мутился в уме. Сейчас доктор сидел за столом семейства Макси и поддевал вилкой суфле из цыпленка с видом человека, который заслужил честным трудом свой ужин и не намерен поддаваться настроению прочих.

– Так вы взяли Салли Джапп с ребен­ком, Элеонора? – Доктору Эппсу никог­да не возбранялось формулировать очевид­ное. – Милые создания эти обе крошки. Да и вам стало повеселее – снова малыш в доме.

– Хочется надеяться, что и Марта так считает, – сказала сухо миссис Макси. – Ей, конечно, без помощницы не обойтись, но она такой консерватор. Эта ситуация может оказаться ей не по душе.

– Да справится она с ней. Моральные соображения отступят, все же на кухне по­явилась лишняя пара рабочих рук. – Душевные колебания Марты Балтитафт не очень, видно, волновали доктора, что он и под­твердил взмахом короткопалой руки. – Очень скоро она в младенце души чаять не будет. Джимми прелестный ребенок, какое кому дело, кто его отец.

В этот момент мисс Лидделл сочла не­обходимым довести до слушателей свое мнение умудренного опытом человека.

– Не думаю, доктор, что нам следует с такой легкостью относиться к этому яв­лению. Естественно, мы, христиане, должны быть милосердны, – при этих словах мисс Лидделл чуть заметно поклонилась в сто­рону священника в знак того, что не за­бывает, среди них – специалист в этой об­ласти, и она приносит извинения, что втор­гается в нее, – но не могу отделаться от мысли: общество в целом слишком снис­ходительно к этим девицам. Моральные нормы в нашем обществе будут неуклонно падать, если к таким детям относиться с большей заботой, чем к рожденным в лоне семьи. А это уже имеет место! Бедные, достойные всяческого уважения матери не видят и по­ловины заботы и ласки, которыми мы ода­риваем этих девчонок!

Она обвела взглядом сидящих за столом, побагровела и с новым рвением принялась за еду. Ну и что с того, что она их огорошила? Это надо было сказать. Ее святой долг. Она посмотрела на священника, ища поддержки, но мистер Хинкс, озадаченно взглянув на нее, снова занялся едой. «Уж больно святой отец усердствует над тарел­кой», – с раздражением подумала мисс Лидделл, оставшись без союзника. Но тут она услышала голос Стивена Макси:

– Да, эти дети, без сомнения, ничем не отличаются ото всех остальных, разве что мы больше перед ними в долгу. Я тоже не считаю, что их матери такие уж замечатель­ные. Но в конце концов, много ли най­дется людей, соблюдающих законы мора­ли, за нарушение которых они презирают этих девиц?!

– Очень много, доктор Макси, уверяю вас. – Мисс Лидделл по роду своей про­фессии не привыкла, чтобы ей перечили младшие. Стивен Макси, может, обеща­ющий молодой хирург, но это вовсе не значит, что он специалист по оступившимся деви­цам. – Да мне страшно подумать, что мер­зости, о которых мне приходится слышать по долгу службы, – в порядке вещей для современной молодежи.

– Поскольку я представитель современной молодежи, поверьте мне, мы частенько по­зволяем себе презирать тех, кто просто по­пал в беду. Эта девушка, по-моему, ведет себя совершенно нормально и достойна ува­жения.

– Да, она тихая, у нее прекрасные ма­неры. К тому же достаточно образованна. Закончила классическую[1]школу! Я бы и по­мыслить не смела рекомендовать ее вашей матушке, если бы она не была самой бе­зупречной воспитанницей приюта святой Ма­рии. Она сирота, ее воспитала тетка, но, надеюсь, эта подробность не разжалобит вас. Салли предстоит потрудиться, чтобы исполь­зовать выпавший ей шанс. Прошлое поза­ди и забыто навсегда.