Династия Ямато - Пегги Сигрейв

Но за маской семейного благополучия Митико, однако, скрывала многочисленные проблемы, возникшие у нее при дворе. Сразу же после ее замужества по императорскому дворцу поползли слухи о якобы соперничестве Митико со свекровью, императрицей Нагако. Фрейлины для Митико назначались императорским двором, то есть статусом фрейлины были обязаны лично императрице Нагако, выказывая именно ей свою лояльность. Придворные дамы обращались с юной Митико как с «маленькой выскочкой», которая-де всегда останется пришлой при дворе. Вместо компаньонки и подруги к двадцатичетырехлетней Митико приставили шестидесятилетнюю главную фрейлину Макино Сумико, дочь барона, мегеру, служившую в фрейлинах еще до войны. Две другие фрейлины, приставленные к Митико, были не намного моложе главной фрейлины (одна из них чуть ли не открыто называла себя личной шпионкой Нагако; все попытки Митико и Акихито избавиться от нее ни к чему не привели).

Митико всегда вела себя обезоруживающе откровенно. В присутствии дворни в полный голос сетовала на враждебное к ней расположение свекрови… Даже если императрица Нагако не потворствовала подобному поведению фрейлин при Митико, то и не предпринимала ничего, чтобы изменить его. Чувство полной беспомощности, даже, казалось бы, в сугубо интимных вопросах, для Митико стало невыносимо…

Вскоре после окончания оккупации в 1950-х гг. религиозная нетерпимость вновь вернулась в Японию. Митико попала в разряд подозреваемых в чтении своим детям библейских историй. Ее осуждали за длину перчаток, за кормление детей грудью и, не в последнюю очередь, за ее чисто женское обаяние, затмевающее многих дам при дворе… Менее чем через четыре года после замужества полная кипучей энергии наследная принцесса выпала из светской жизни, заболев нервным истощением и «глубокой меланхолией». Официальной причиной госпитализации Митико признали некое «сильное умственное переутомление». Митико готовилась стать матерью, но врачи настояли на прерывании беременности. Однажды Митико упала в обморок, после чего на какое-то время у нее нарушилась речь. Такое серьезное недомогание уже невозможно было объяснить «обычными бытовыми неурядицами». Незащищенность от чужого вторжения в ее жизнь во дворце, дышащие злобой нападки свекрови и фрейлин-рептилий медленно, но верно превратили наследную принцессу в бледную тень той звонкой, трепетной молодой женщины, которой она была когда-то… Митико приходилось постоянно жестко контролировать себя, нервное перенапряжение отчетливо читалось в ее глазах.

Даже родные сестры Акихито следовали примеру матери, давая ясно понять Митико, что она пришлась не ко двору. Принцесса Такако с раздражением в голосе заявила: «Если мисс Митико всерьез считает свое незнатное происхождение основанием для участия в делах императорского двора, то она очень ошибается». Непрекращающееся злословие и притеснения наследной принцессы во дворце грозили превратиться со временем в настоящую проблему для сыновей Акихито, ведь им тоже предстояло искать невест…

Акихито оказывал Митико поддержку при каждом удобном случае, но его влияние при дворе было не безгранично. Императрица Нагако держала себя с Митико в высшей степени непримиримо; подконтрольные ей фрейлины будто не знали ничего приятнее, чем точить на Митико коготки… Акихито пытался как мог помогать жене, и этой его поддержке японская общественность, конечно же, уделяла пристальное внимание, особенно когда августейшая чета появлялась рука об руку в свете. Никто в целом мире не ценил значение этого жеста больше, чем Митико…

В противоположность супруге, как следует из высказываний самой Митико, стареющий император Хирохито являлся теплым лучом света в ее жизни: «Император, столь великодушный, принял меня такой, какая я есть. Он направлял меня. Я чувствовала себя под его защитой».

В течение девятнадцати лет, с 1952 по 1971 г., Хирохито редко появлялся на публике. После смерти императрицы-матери Садако аппарат императорского двора подпал под влияние традиционалистов. Американцы ушли, а сторонники жесткой линии в рядах японских реакционеров вновь позанимали ключевые позиции, выставив впереди верных людей, строящих из себя истинных демократов. Одной из важнейших функций императорского двора стало возведение плотной завесы секретности вокруг императорской семьи. В свое время СКАП урезал десятитысячный штат императорского двора до тысячи ста человек, впрочем, и тогда двор не отчитывался перед народом. Двор с новой энергией принялся создавать публичный имидж августейшей семьи. Иногда, правда, случались накладки…

К примеру, в 1951 г. императорский двор сильно залихорадило, когда принц Микаса (самый младший и самый непредсказуемый из четырех сыновей Садако) в одном из интервью японской прессе поведал, насколько он был потрясен, узнав, как «японские военные оттачивают мастерство владения штыком на живых китайских пленных». Правая пресса тут же подняла дикий гвалт, обвинив Микасу в «снабжении боеприпасами коммунистической пропаганды». Микаса же продолжал ворошить осиное гнездо, дав следующее интервью: «Я с удовольствием прочел критические замечания в свой адрес по поводу моего известного заявления. В самом деле с удовольствием, ведь я привык видеть вокруг себя сплошных льстецов… А как здорово, когда тебя хоть кто-то критикует».

В Японии тех лет многие продолжали именовать другого брата императора — принца Титибу — «красным принцем» за его поддержку реформистского движения молодых офицеров в 1930-х гг. и симпатии ко всем угнетенным… Об исполненной Титибу в годы Второй мировой войны роли главы «Золотой лилии» знал только избранный круг лиц, поэтому по иронии судьбы принц так никогда и не заслужил похвалы за столь оперативный послевоенный экономический подъем в Японии.

Весной 1945 г. Титибу вернулся в Японию на борту подводной лодки с северной оконечности острова Лусон, харкая кровью. Тропический климат крайне негативно сказался на его подорванном туберкулезом здоровье. Несколько недель Титибу пришлось пробираться к побережью, где находилась подлодка, и ждать, когда генерал Ямасита закончит последние «работы» в горах. Титибу, кроме того, подхватил малярию, по прибытии в Японию его определили в госпиталь. Позже Титибу с супругой переехал во дворец Готэмба близ Фудзиямы.

Принцу и принцессе Титибу во время американской оккупации уделялось большое внимание со стороны западной прессы. Оба бегло говорили по-английски, обладали фотогеничной внешностью, умели непринужденно вести себя с иностранцами — превосходный пример «элегантной человечности» императорской фамилии. Однажды, пока принцесса Титибу позировала перед фотокорреспондентами, принц сумел рассмешить всех, признавшись в своей искренней симпатии к комиксу «Лиль Абнер» художника Аль Каппа… Но справиться с туберкулезом принцу не удалось. После смерти матери, вдовствующей императрицы Садако, Титибу быстро сдал. Умер 4 января 1953 г. в возрасте пятидесяти лет, причина смерти — туберкулез.

Император Хирохито, получив известие о предсмертном состоянии брата, попытался в полночь покинуть дворец и выехать к нему (вероятно, для примирения), но его остановили гофмейстеры. Утром они не препятствовали императору, так как знали: Титибу мертв… Тем не менее императору не позволили присутствовать на похоронах брата. Токийская пресса обвинила императорский двор в возвращении к старым грязным приемчикам… «Многие японцы, — писала одна из газет, — пытаются сбросить за борт все навязанное им во время оккупации. Обращает на себя внимание попытка вновь превратить нашего императора в полубога».