Темное искушение - Даниэль Лори

бесполезные слова, хотя Мила чувствовала иначе. И она может получить от меня все, что захочет прямо сейчас.

Тонкий взгляд ее глаз заставил меня ощутить, что она увидела воспоминание в моей голове, прежде чем запустила руку в мои волосы и заставила встать. Я притянул ее к себе на кровать, где прижал ее обнаженную грудь к своей, прижимая столько сантиметров ее ледяной кожи к своей собственной, и накрыл нас одеялами.

Она вздохнула с облегчением, почувствовав тепло.

— Ты ведь знаешь, что я не хотела этого делать, правда?

Я знал — вот в чем проблема. Это знание заставляло меня извиняться и чувствовать себя неловко.

Я хотел ее тело.

Но теперь я хотел ее преданности больше.

— Я знаю, kotyonok. А теперь спи.

Глава 39

Мила

Toska — тупая боль в душе.

Я проснулась среди черных простыней и древесного запаха, который поглотил все мои чувства. Ронан сидел на кресле рядом с кроватью. Его глаза были опущены, а локти покоились на коленях, когда он крутил мою серьгу в форме сердца между большим и указательным пальцами. Единственный поворот синтетического бриллианта символизировал наши отношения: он держал мое сердце на ладони — иногда доставая его, чтобы поиграть, прежде чем положить в карман, чтобы забыть.

Он не знал, что я проснулась, и я воспользовалась возможностью, чтобы посмотреть на его интимный момент. Все еще в одних трусах, его волосы отливали синевой на солнце и были взъерошены, будто он проводил по ним руками всю ночь. Он был чернилами и жаждой мести и таким человечным под холодной стальной броней.

В Москве карикатурные сердечки плясали у меня в глазах, когда я его видела. Теперь, в этой Зимней Русской крепости, вид его вызвал острую боль в груди, которая угрожала разорвать меня пополам.

Я задавалась вопросом, была ли совесть Ронана ответственна за то, что он передумал оставлять меня умирать или просто тот факт, что ему придется отказаться от своего залога. Он удивил меня, извинившись, хотя именно он сказал мне, что извинения ничего не стоят. Очевидно, он не мог смириться с мыслью быть рядом со мной дольше, чем это требовалось, чтобы убедиться, что я не умру.

Серьга выпала из его пальцев и сверкнула, отскочив от мраморного пола, прежде чем закатиться под кровать. Моя боль исчезла в темноте, где лежали монстры детства, оставив холод распространяться внутри, как паутина мороза.

Я прикрыла одеялом обнаженную грудь и села на кровати. Темный взгляд Ронана поднялся на меня. Он не выглядел усталым, но что-то подсказывало, что он привык к бессонным ночам.

— Кирилл приходил проверить тебя, — сказал он. — Ты все проспала.

Тот факт, что он послал за доктором, показался мне немного интересным — не более того. Нигде не видя своей одежды, я завернулась в одеяло и встала.

— Тебе не нужно было снова беспокоить его, но спасибо.

— Спасибо, — сухо повторил он, словно не мог решить, раздражены ли его слова или просто не понимают их.

— Spasibo.[104]

Я перевела ему по-русски и побрела к двери, черное одеяло волочилось за мной, как девушка в девственном трауре.

— Я знаю, что ты, блядь, сказала, — проскрежетал он. — И я не говорил, что ты можешь уйти.

Я послушно остановилась в дверях и повернулась к нему, радуясь ощущению онемения внутри. Ронан мог бы прямо сейчас передвинуть меня, как одну из кукол Юлии, а я бы не почувствовала ничего. Моя уступчивость была тем, чего он хотел все это время, но по жесткому блеску в его глазах, казалось, он все еще не был счастлив.

Когда он встал и направился ко мне, я перевела взгляд в угол комнаты — в основном потому, что взгляд на него потряс мое внутреннее самообладание. Как брызги краски на белом холсте.

— Как ты себя чувствуешь?

— Голодной, — просто ответила я.

Ронан издал нетерпеливый звук, теперь стоя протянув руку, он потребовал:

— Твои глаза, Мила.

Я перевела взгляд на него, но смотрела сквозь. Его внимание согрело мое лицо, раздражение в воздухе усиливалось с каждым тиком тишины. Затем он протянул руку и провел большим пальцем по моей щеке.

— И никаких слез по мне сегодня утром?

— Ты хочешь моих слез?

По моему тону было ясно, что я сделаю это, если он попросит.

Он стиснул зубы. Сердитый звук вырвался из его горла, затем он оттолкнул мое лицо и повернулся ко мне спиной.

— Теперь я могу идти?

Он покачал головой и процедил сквозь зубы:

— Можешь.

Прежде чем захлопнуть за собой дверь ванной.

В дверях спальни я столкнулась с Юлей. Она протянула мне стакан воды и две таблетки ибупрофена. Когда я бросила таблетки в рот и проглотила их, мне показалось, что я заметила проблеск мягкости в ее взгляде. Хотя он исчез вместе с поджатыми губами и следующими словами, слетевшими с губ.

— Если она осквернит себя грехом, то будет сожжена на костре.

Затем выхватила стакан из моей руки, прошмыгнула мимо меня и направилась по коридору, напевая себе под нос.

Я действительно жила здесь своей мечтой. Без сомнения, в следующем сезоне Пленная Барби появится в магазинах.

Приняв горячий душ, я отправилась в столовую позавтракать. Совершенно не обращая внимания на мое присутствие, близняшка Кайли накрывал на стол в перерывах между переписками и деликатным хихиканьем. Только когда я налила себе чашку чая, она остановилась, чтобы рассмотреть меня, как бактерии под микроскопом.

— Говорят, ты Михайлова, — очень медленно проговорила она.

Меньше всего мне хотелось вести светскую беседу, но мои манеры заставили ответить.

— Они правы.

— А еще говорят, что ты ведьма.

Я смогла лишь слегка улыбнуться.

— Ты на неё не похожа. — Ее равнодушный взгляд скользнул вниз по моим мокрым волосам и футболке. — Или как заключённая.

— Я думаю, они бывают разных форм и обличий.

Я не была уверена, говорим ли мы сейчас о ведьме или пленнице, хотя предполагала, что это утверждение сработало для обоих.

— Ты кажешься… — она нахмурилась, словно ей пришлось выдавить из себя это слово. — Милой. Но что они говорят? — она задумчиво постучала пальцами по губам, потом ее глаза загорелись. — Кровь прольется.

Ее волнение, используя это выражение, разбавило оскорбление. Очевидно, до нее дошли слухи о моей маме. Или о моем отце. Я догадалась, что у меня много плохой крови с обеих сторон, но было ясно, что она говорила о первой, когда ее взгляд скользнул к засосу на моей шее, и она промурлыкала:

— Хотя, кажется,