Темное искушение - Даниэль Лори

Кайли была полной занудой. Я ничего не ответила и добавила немного сахара в чай, что, казалось, разозлило ее.

— Ты должна знать, что на самом деле он не хочет тебя.

Зерно горечи проникло в мою грудь. Должно быть, миссия каждого разрушить мое приятное состояние депрессии этим утром.

— Не то чтобы это тебя касалось, — вежливо ответила я, — Но да, я все прекрасно понимаю.

Ронан появился в дверном проеме, одетый в Givenchy, и по намеку на насилие в его взгляде, он услышал разговор. Ну и подслушиватель.

Он сел на свое место, как и в любое другое утро. Я снова была невидима для Кайли, когда она полностью сосредоточилась на Ронане и занялась его обустройством. Не могло быть более очевидным, что она ждала, чтобы сделать это, пока он не пришёл. И действительно, сколько вилок ему нужно? Я намазала маслом кусок тоста и проигнорировала сцену, пока она говорила с ним по-русски.

— Чай. Тогда убирайся к чертовой матери из моего дома.

Мой нож для масла дрогнул на долю секунды. Это «Ты уволена!» может посоперничать с «Учеником».[105]Кайли бросила на меня враждебный взгляд, словно это была моя вина, быстро налила Ронану чаю и выбежала из комнаты.

— Ты серьезно позволяешь людям так с тобой разговаривать? — прорычал Ронан, его сердитый взгляд был направлен на меня.

Я старалась не смотреть на него, как на Медузу.

— Например, как?

— Не играй со мной в игры, — его гнев раздражал мою кожу. — Она практически назвала тебя шлюхой.

Тот факт, что он вел себя так, словно ему не все равно, накрыл меня зудящей волной разочарования, но если бы я не сдержала все свои чувства, я боялась, что взорвусь, как Хиросима.

— Тебе нравится называть меня шлюхой, — равнодушно ответила я. — И ты сказал мне, чтобы я не покровительствовала твоему персоналу. Я просто делала то, что ты мне сказал.

С рычанием он схватил мое лицо и повернул его к себе. Я не сопротивлялась, но и не хотела встречаться с ним взглядом. Зрительный контакт превращал меня в камень, а затем в трещину прямо посередине.

— Если ты пытаешься угодить мне прямо сейчас, то делаешь все неправильно.

— Просто скажи мне, что бы ты хотел, чтобы я сделала в таких ситуациях, и обещаю, что в следующий раз сделаю лучше.

— Ты можешь начать с того, что не будешь притворяться, будто тебе насрать.

Когда он грубо отпустил меня, я быстро вернулась к своей тарелке. Я знала, что он говорил о прошлой ночи, но прикинулась дурочкой.

— Меня не волнует, что твой персонал думает обо мне.

— Клянусь Богом, Мила.

Он выхватил вилку из моей руки и положил ее рядом со всеми пятью своими.

Перебирая множество блюд на столе, я спросила:

— У тебя есть арахисовое масло? Я предпочитаю арахисовое масло на тосте.

— Ты не будешь есть, пока мы не поговорим о вчерашней ночи.

Нет. Я не хочу этого разговора. Одна только эта мысль взбудоражила мое самообладание и раздула эмоционального демона в груди, который схватил меня за горло. Я не дам этому человеку больше ни слезинки.

Его телефон зазвонил, и пока он вытаскивал его из кармана и нажимал игнорировать, я наклонила тарелку, чтобы заглянуть внутрь, нахмурившись при виде меда.

— Почему бы нам просто не устроить вечеринку и не раздавить пчел на завтрак?

— Хватит. Чертов. Блюд.

Он был близок к тому, чтобы снова вышвырнуть меня с собаками.

— Я не люблю сухие тосты, — сказала я, продолжая изучать. — Серьезно, без арахисового масла? У тебя есть бюджет или что-то в этом роде?

Одним спокойным движением руки весь двенадцатиместный стол накренился на бок, сметая стулья на своем пути. Тарелки и столовое серебро заскользили по дереву и застучали по мраморному полу. Грохот сотряс мои кости, смывая онемение внутри меня горячей волной негодования.

Вот и закончился мой завтрак.

Мой пылающий взгляд скользнул к Ронану, чтобы увидеть, что у него хватило наглости откинуться на спинку трона и поправить пиджак.

— Мне кажется, ты затаила обиду, kotyonok. Теперь ты уже не такая альтруистка, не так ли?

Жар лавиной обрушился на мое тело.

— Ты тот, кто говорит, — огрызнулась я и вскочила на ноги. — Единственная причина, по которой я здесь, заключается в том, что ты зол на моего отца.

— Сядь на хрен.

— Ты сядь!

Он даже не встал. Он сидел совершенно невозмутимый, будто только что не разрушил комнату и мое хорошее настроение.

Постукивая пальцем по подлокотнику, он мрачно произнёс:

— Твой отец последняя причина, по которой ты все еще здесь.

Я была слишком неуравновешенна, чтобы понять, что он имел в виду. Замешательство только разожгло в нем еще больше гнева.

— Тебе не следовало увольнять Кайли, — холодно сказала я ему. — Она оценит твою уклончивость и персиковые смайлики больше, чем я когда-либо.

— Она сука и манипулятор. И мне не понравилось, как она с тобой разговаривала.

— Пожалуйста, — сказала я, отворачиваясь от него. — То, что она сказала, было менее оскорбительно, чем то, что ты говорил мне.

— Хочешь, чтобы я извинился и за это тоже?

Я повернулась к нему лицом.

— Я хочу, чтобы ты меня отпустил!

Моя грудь тяжело вздымалась в наступившей тишине. Слишком поздно я поняла, что смотрю ему в глаза, в голубые и непоколебимые. Я почувствовала, что превращаюсь в камень. Трещины пронизывали мою решимость, раскалывая гнев и затопляя густые эмоции, которых я не хотела. Боль вернулась в мою грудь так сильно, что слезы прожгли себе путь на поверхность.

Я повернулась, чтобы уйти от него через лабиринт стульев, но не дошла до двери. Он схватил меня за запястье и прижал спиной к опрокинутому столу, прежде чем уперся руками в обе стороны, заперев меня. Судя по напряжению в его плечах, он сыт мной по горло.

— Я не сожалею о многих вещах, kotyonok, но я сожалею, что сделал прошлой ночью.

— Потому что ты почти лишился своего залога, — бесстрастно ответила я.

— Нет, — резко ответил он. — Потому что ты могла умереть.

Мне так хотелось верить ему, что меня прошиб холодный пот, но его голос был таким тяжелым, что легкие боролись за дозу кислорода. Мне нужен воздух, хотя, когда я попыталась убежать, он меня не отпустил. Ни из комнаты, ни из дома, ни из своей жизни. Его хватка на моей талии была как гранит, твердый, но гладкий на ощупь. Тщетно я боролась, даже когда его запах — такой грубый и убедительный — достиг моего сердца, убеждая,