Умница для авантюриста - Ева Ночь

Тёмная тень скользит вдоль стены, но я не вижу её. Предчувствие пронзает меня болезненно и остро, но я не успеваю. Смертельные пули летят в пустоту, чтобы впиться в жертву.

Взмахивает руками, как птица, Марселла. Но она тоже не успевает. Рени кидается к Орландо. Миг — и блуза её набухает красными безобразными пятнами.

На губах у моей девочки растерянная улыбка. Она смотрит мне в глаза с сожалением и падает, падает, падает… Бесконечно долго, медленно, как невесомый платок из воздушной ткани.

Я слышу, как ревёт мамонтом Герда. Как кричит Марселла. Как причитает Орландо. Но мне не до них. Я кидаюсь и подхватываю Рени у самого пола, не даю ей коснуться мраморных плит. Я вижу, как из неё выходит жизнь, как превращается в невидимое облачко дыхание.

— Нет! — кричу я, не слыша собственного голоса.

«Нет!» — сходит с ума моё сердце.

«Нет!» — бесится разум.

«Нет!» — ломает тело боль.

Я чувствую вкус крови во рту, и решение приходит мгновенно.

Припадаю к её холодеющим губам.

«Пей!» — приказываю мысленно, зная, что голоса она уже не услышит.

Я рву рубашку и, схватив стрелу, острым наконечником царапаю грудь. Кровь частыми каплями марает пол.

«Пей!» — кричу, следуя за ускользающим светом. Бегу по тем нитям, что ещё связывают нас.

Я чувствую, как судорожно дёргается её горло. Она глотает. Она не может меня ослушаться.

Рву её блузу. Размазываю кровь по ладоням. Прикладываю их к ранам. Чувствую толчки её сердца. Нитевидные вначале и учащённые, более полнокровные — позже.

Обнимаю, обвиваю руками и ногами. Прижимаю к себе так крепко, чтобы чувствовать биение жизни, следить за светом, который постепенно возвращается. Я слышу её вдох и вижу столб света. Наконец-то!

А затем проваливаюсь. Лечу в бездонную пустоту. Там холодно. Мрачно. Там забытье. Но зато Рени жива. Я сделал это. Жива и осталась человеком. Моя самая лучшая, самая светлая и любимая девочка…

Рени

Мир вокруг кружится, кружится, кружится и не хочет останавливаться. Где рычаг у этой карусели? Я хочу с неё сойти.

Я слышу голоса — встревоженные восклицания, но они где-то не здесь. Пытаюсь подняться, но падаю без сил. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, скованная, словно цепями. Но это не путы, а всего лишь мой Гесс. Настоящий. Бледный до синевы. Радужные полосы почти не видны и застыли в неподвижном рисунке — не меняются, не набегают волнами. И от этого становится страшно.

— Я здесь, милый, очнись, — голос мой звучит измученно и хрипло. Горло царапает сухость.

Тело его вздрагивает, руки ослабевают, и я уже могу освободиться от объятий, но не спешу. Он выгибается, как от сильной судороги, и начинает меняться. Вначале превращается в бабочку с трепетными тусклыми радужными, но словно полинялыми крыльями, а затем — в маленького лохматого человечка.

Низшая экономная ипостась. И тогда я вспоминаю всё и резко сажусь, прижимая Гесса к груди. Теперь это несложно сделать — он похож на ребёнка.

Дышу глубоко и рвано. Напрягаюсь, чувствуя, как выходят из тела пули. Вижу, как зарастают смертельные раны. Он спас меня. Спас слишком высокой ценой.

— Я не дам уйти тебе, слышишь? Я только замуж вышла, и ты не посмеешь оставить меня вдовой! — я подсовываю ему голову под нос. Кажется, он всегда оживал, когда дышал мне в макушку. — Давай, ну же!

Я бы дала больше. Всё, что могу, но плачу от бессилия: только что он перекачал свои силы в меня, поэтому во мне — его энергия, а собственной — мало-мало. Совсем крохи.

Он висит у меня на руках — безвольное тельце. Мягкое и неподвижное. Я пытаюсь поймать его дыхание, но он не дышит. Прикладываю голову к груди, но не улавливаю сердцебиения.

Я кладу Гесса на пол и ложусь рядом, прижимаюсь всем телом, как это делал он, целую закрытые глаза, пытаюсь вдохнуть воздух в холодные губы.

— Нет же, нет! — захлёбываюсь рыданиями, а затем закрываю глаза.

Я баюкаю его и вою. Пытаюсь найти свет. Хотя бы искорку — маленький призрачный огонёк, который даст мне надежду.

— Уйду вместе с тобой, так и знай! Не смогу без тебя, не выживу, не хочу! Живи, прошу тебя, живи! Не смей бросать меня! — трясу его, понимая, что это не поможет. — Если ты не вернёшься, я умру, слышишь? Умру — и твоя жертва будет напрасной! — угрожаю от бессилия.

Отчаяние носит траурные одежды. Падает мрачным полотном, застилая свет. От горя хочется ослепнуть и онеметь, впасть в летаргию, чтобы ничего не чувствовать и не понимать…

— Рени, — вдыхает Гесс воздух и открывает глаза. — Ты бы могла не так яростно трясти меня за плечи? Не уверен, что у кровочмаков имеется душа, но как бы ты ненароком не выбила её из меня. Вдруг всё же есть?

Я открываю глаза и плачу навзрыд, обнимая его покрепче. Он возвращается, становится прежним, принимает свой истинный облик. Очень бледный и холодный, но живой.

— Меня не так уж легко убить, — бормочет он и прижимается губами к моим губам.

Мы здесь как в коконе: Фолионто спрятал нас от всех. Странное мерцающее пространство. Словно мы на облаках. Впереди — переливающийся свет. Где-то там, неподалёку, люди — слышны их голоса, но сейчас, в этом странном месте, есть только я и он.

— Как думаешь, мы не умерли? А то что-то мне это место небеса напоминает.

— Нет, Рени, мы только жить начинаем, — оставляют его руки на мне горящий след. Скользят, пробуждая чувственность.

Мы сплетаемся пальцами. Трёмся друг о друга. Меня захлёстывает волна — сильная, глубокая, яркая. От его губ — радужные следы — так мне кажется. А может, так оно и есть — не понять.

Он толкается бёдрами, и я принимаю их ритм, впитываю напор, чтобы раскрыться, подчиниться, покориться. Провожу руками по плечам и спине, чувствуя крепость его мускулов. Выгибаюсь, натягиваясь струной, что готова сыграть удивительную музыку без единой фальшивой ноты.

— Люблю тебя, — шепчу, наполняясь им.

— Я тебя люблю, — вторит он, даря наслаждение.

Волны растекаются, разбрызгиваются каплями, что, преломляясь в свете, превращаются в драгоценности и опадают бурлящим фонтаном вниз, глубже, сильнее… Подземные толчки небывалой мощности тревожат плоть и вырываются наружу криком — безудержным, радостным гимном освобождения.

Я содрогаюсь в его руках. Целую, глажу, не могу остановиться. А потом затихаю.

— Я теперь такая, как ты? — задаю мучающий меня вопрос.

— Нет, любимая, — счастливо смеётся он. — Ты осталась прежней, но, надеюсь, обрела некоторые особенности. Думаю, ты будешь жить долго-долго, вместе со мной. Не болеть и не стареть. Хоть и осталась человеком. Как я рад, что мне не пришлось вытягивать тебя уже после смерти. Не перестраивать. Не превращать в кровочмака — существо, которое ни живо, ни мёртво.