Епистинья Степанова - Виктор Конов

«Бумажки» пришли теперь на всех, кроме Павлика. Павлик, родной! Отзовись. Приди домой. Хоть раненый, хоть усталый, хоть какой. Приди!

Но Павлик молчал всю войну, молчал и сейчас. Что с Павлушей? Где он?

По найденным документам, Павел в июне 1941 года в Киеве получил назначение на должность командира батареи в 141-й гаубично-артиллерийский полк, который в декабре 1940 года был переведен из Курска в Слуцк. Полк входил в состав 55-й стрелковой дивизии.

Красноармейцы 141-го полка, наводчик П. Макеев и командир разведки А. Корытин, написали о первых днях войны:

Вот и все, что известно сегодня о последних днях Павла. Запомнили немногие оставшиеся в живых красноармейцы полка, что в первый день войны прибыли в полк молодые, сильные, крепкие, одетые в новенькую форму лейтенанты из Киева, и сразу же начались бои, где полк дрался мужественно и умело. Но без поддержки авиации, без снарядов и горючего, без надежных соседних полков — что он мог сделать?

В июле и августе, как видно из рассказа красноармейцев, полк отходил на другие позиции и не вел боев, у бойцов появилась возможность написать письмецо своим близким. Такой весточки Епистинья не получила. Значит, Павел погиб или в первых боях у реки Щары, или при отходе, когда одно-два орудия оставляли, чтобы прикрыть полк от наседавших немецких танков. Официально Павлуша «пропал без вести». Таких без вести пропавших за войну — около 6 миллионов.

Когда думаешь о судьбе Павлуши, представляешь извилистую речку Щара, желтеющее ржаное поле, зеленый лес, жаркое июньское солнце. Черные коробки танков с крестами выползают из леса. С воем пикируют на батареи немецкие самолеты. Вспышки огня, содрогается земля. Грохот выстрелов гаубиц. Крики, стоны раненых. Над ржаным полем ползет едкий дым. И около орудий своей батареи, в новенькой перепачканной, измятой форме — молодой лейтенант, Павлик.

Ничего про этот бой не узнала Епистинья. Знала лишь, что Павлик где-то «там», на войне; нет от Павлуши вести, но нет и казенного конверта, нет «бумажки». Надо ждать, и Павлуша вернется.

Окончание войны, сообщение о сыне со станции, возвращение Коли, возвращение других солдат с войны на хутор, слухи о наших пленных в Америке, в наших тюрьмах, слухи о сильно раненных, которые стесняются и домой приезжать, — все это взбудоражило состояние Епистиньи, родило реальные надежды: вот сегодня-завтра придут ее сыны.

Все казалось ей, что они где-то близко, еще что-то там доделывают, довоевывают, где не кончилась война, но со дня на день вернутся.

С какой надеждой, замерев, смотрела она на каждого прохожего, особенно военного — ну, это ты, ты, сынок! Она спешила, бежала к калитке с огорода, с подворья; но прохожие и военные шли мимо.

Письма, сообщения, извещения уменьшали надежды Епистиньи, но не лишали совсем. Все существо ее никогда и никак не могло принять нелепые утверждения «бумажек», укрепляясь тем, что и на Колю была «бумажка», а он пришел. Все-таки слышит Бог ее молитвы!..

Думы

Жизнь на хуторе, возбужденная окончанием войны, возвращением оставшихся в живых солдат, слухами о невернувшихся, успокоилась, вошла в послевоенную колею и потянулась по ней дальше. Кому суждено было вернуться — вернулись домой или дали о себе знать. Погибших записали в поминальные книжки, и священник в станичной церкви пел им по праздникам «вечную память». Пропавших без вести ждали, еще на что-то надеясь. Но время постепенно заставляло всех смиряться с выпавшей судьбой.