Лейла, снег и Людмила - Кафа аль-Зооби

Андрей согласился с ней и безболезненно отказался от той картины, которую рисовало прежде его воображение: жених и невеста, целующиеся на берегу Невы со стороны Васильевского острова, разбивающие бутылку шампанского за счастливую жизнь. Эти двое стояли неподалеку от воды, окруженные величественной и прекрасной панорамой города. Напротив высилась Петропавловская крепость с длинной позолоченной башней, стрелой уходившей в небо, справа – Зимний дворец во всем своем великолепии. Их окружали широкие мосты, вода в реке сияла от солнечных лучей, вокруг – пышная зелень, птицы парили в голубом небе, глядя на них, они – жених и невеста, – обнимались, стоя в самом центре волшебного зрелища.

От этой картины веяло тихим очарованием, но она немедленно потеряла свою романтичность, когда Настя отвергла ее с угрюмым выражением лица:

– Андрюша, прошу тебя, не рассказывай мне о прогулках по городу и возложении цветов к могилам. Мне это внушает отвращение. А птицы, дорогой, не будут петь и парить вокруг нас, потому что они улетели. Ты не видишь, что на улице идет снег? Сейчас зима.

В глубине души Андрей знал, что не любит Настю. Это было не более чем увлечение. Но на протяжении нескольких месяцев он верил, что брак с ней стал его настоящим богатством. Его прельстил ее образ жизни, рядом с ней все казалось легко. И даже семья, в прошлом представлявшаяся ему чем-то пугающим, особенно если недоставало любовной страсти, оказалась вполне терпимой: Настя предложила остаться каждому в своем городе, исключив всякую необходимость идти на уступки и жертвы.

Иногда она приезжала к Андрею в Москву, а иногда он ездил к ней в Питер. И каждый раз, когда он переступал порог ее хрущевской квартиры, у него возникало одно и то же ощущение: будто он вступил в прошлое. В этой квартире Настя сохранила все так, как было в советские времена: не покупала ни одной новой вещи для дома и даже не переставляла мебель.

– Андрюша, я обещала себе ничего не менять в ней. Ты понимаешь меня? Я ненавижу эту квартиру и не хочу тратить ни копейки на ее ремонт или обновление. Я хочу оставить ее совсем и никогда в нее не возвращаться.

Настя повторяла это часто, и хотя он разделял ее мнение, что квартира тесная до удушья, в то же время испытывал к ней какую-то симпатию, необъяснимую привязанность ко всему, что здесь осталось. Он не был знаком прежде с этой квартирой, и его не связывали с ней какие-либо воспоминания. Но старая мебель, которая несла отпечаток грустной величавости, темнота прихожей и древний кухонный шкаф – все это навевало Андрею атмосферу и воспоминания дедовских времен.

Последний дед его умер, когда Андрею было десять лет, и в его воображении осталась смутная картина: старый, окруженный вековыми соснами деревянный дом в деревне, мебель, похожая на Настину, те же предметы быта, и даже запах, казалось, был похож на тот, что стоял в Настиной квартире.

Помнится, в детстве он с нетерпением ждал лета, когда мать отправит его в деревню к дедушке и бабушке. В каждом углу их деревянного дома таилась сказка. Бабушка по ночам рассказывала их Андрею, и он засыпал под ее мягкий голос, наполнявший мир волшебством и чудом.

А Настя и ее друзья представляли собой противоположный мир. Его удивляла их современность и революционность во всем: во взаимоотношениях, внешности, языке общения и даже в еде, питье, вечеринках, где они пили только виски, и ему приходилось пить вместе с ними, хотя он больше любил водку. Что касалось их взглядов на вопросы политики и экономики, то в основе их лежал один принцип – свобода. Абсолютная свобода капитала. Свобода рынка. И ради утверждения основ этой свободы они ежедневно нападали в своих статьях на того советского монстра, как они его называли, который, хотя и поверженный, все еще мешал их свободе. И после каждого победного выпада приходили к одному и тому же итогу: от диктатуры и произвола исходит отвратительный запах засохшей крови.

Все еще опутанный сомнениями, Андрей мечтал стать похожим на них – не только чувствовать себя освободившимся и современным, но и поверить в правильность происходящих перемен, – так, как верили они.

Рашид стал одним их тех, кто платил, не раздумывая и не подсчитывая, сколько в кармане денег. Он превратился в богатого предпринимателя, имевшего в своем распоряжении все, кроме свободного времени. Его рабочий день начинался в десять утра и заканчивался в двенадцать ночи, а то и позже. Он лично занимался большей частью дел, разъезжая между тремя ресторанами и офисом компании, основанной им недавно и занимавшейся поставками овощей и фруктов. Рашид мог возложить часть обязанностей на служащих, но предпочитал делать все сам.

День его состоял из забот и проблем, связанных с противоборством мафии, налоговой инспекции или другим органам, работники которых объявлялись с внезапными ревизиями. От всех приходилось откупаться. Вдобавок к этому повара и официанты воровали, грузовики с овощами и фруктами простаивали на подъезде к городу в ожидании Рашида, чтобы таможенники пропустили их за определенную мзду. И хотя он частенько возмущался по поводу беспорядков, беззакония и коррупции, охвативших Россию, в действительности находил в этом хаосе успокоение. Это было лучшее средство, отвлекавшее его от хаоса, царившего внутри него самого. Ему казалось, что если он остановится хоть на мгновение и заглянет внутрь себя или посмотрит в лицо новой жизни, то немедленно погибнет от тоски.

В то время ему казалось, что он забыл Лейлу. Он не виделся с ней и не следил за ее новостями. Лишь однажды случайно встретил ее, когда вышел из машины рядом с автобусной остановкой, чтобы купить в киоске пачку сигарет. Лейла стояла на остановке в ожидании автобуса, с пакетом в руке. Увидев его, она взволнованно переложила пакет из правой руки в левую, чтобы поздороваться. Рашид пожал ее руку. Она была холодной. Его вдруг охватило жгучее желание обнять Лейлу и согреть, и он не заметил, как уже несколько секунд стоит, сжимая ее ладонь.

– У тебя рука горячая, – проговорила она, отнимая ладонь.

Ему стало стыдно, будто его уличили в грехе. Рашид вздохнул:

– Почему ты ждешь автобуса в такой холод? Возьми такси.

– Такси? – усмехнулась Лейла. – К сожалению, я не из тех, кто разъезжает на машинах. Положение не позволяет.

Ему стало вдвойне стыдно. Он почувствовал, что сказал глупость.

– Давай сюда пакет и садись ко мне. Я подвезу.

– Не беспокойся. Автобус скоро подойдет.

– Пошли! – сказал он, беря пакет из ее рук. – У меня есть время.

Рашид не повез ее прямо в общежитие, где она жила, а предложил попить кофе где-нибудь недалеко. Она согласилась.

«А если простить ее?» – думал он, когда Лейла села рядом с ним, наполнив машину своим теплым присутствием. Но если он простит ее, разве она даст ему согласие? Или откажет во второй раз и в третий? Он задумался и не слышал ее вопросов.

– Ты, кажется, чем-то озабочен?

– Да, – Рашид очнулся. – Дела на работе.