Безумие Дэниела О'Холигена - Питер Уэйр

Стражники подождали, пока все уляжется в их головах, потом Лесли спросил:

— Я слышал, раз Исус сказал в верхней комнате: «Священники ищут тех, чей разум ослаблен бездействием, и замыкают их в железные тиски веры», ты про такое говоришь?

— Точно. Болтал-то он складно, да только не знал, как наваривать. Слышь, без меня у иудеев был бы этот цирчок, ребята, все эти недоумки наверху, вся хрень обратилась бы в секту какую раньше, чем скажешь «готово». Нет, Исус был парень что надо, мне по нраву, но не въехал он… — Павел приложил ко лбу ладонь, — что на человечьем рынке божественные нужды меняют на земные дары, стремление встречает здесь удовлетворение, неимущие торгуют душой, сильнейшие набираются сил от своих богатств. Он был, и плохо так про кого говорить, ребята, да только он — на все сто супротив «свободного предприятия»!

— Да ты че?

— Не верю. Это ты гонишь.

Павел помрачнел:

— Ну, тогда слушай сюда. Помните, как я стал постолом, хорошенькие такие маленькие значечки?

— С его патретом, штоль?

— Верно. В удачный день я по семь-восемь сотен этих значечков сдавал тем толпам, что мы собирали. Семь-восемь сотен! Он и его друган слепошарый притчу излагают, а я народу значечки толкаю. Он меня раз спрашивает, че я делаю, так я сказал — раздаю. Потом он спознал, что я по четверть шекеля за штуку беру. Ексель-моксель! Че тут началось! Да и Иуда туда же — слюной исходит, ну я им тогда устроил! Вы тут — говорю — против места в корчме за полтинник не возражаете, а? Платите за обед, штоб свои силы поддержать на то время, что вы тут разглагольствуете? А че я взамен получаю за труды, штоб наскресть, чем за все платить, таскаюсь цельный день с рассвета с лотком значечков, пока вы там распинаетесь? Вечно тебе все не то, да и фокуснику твоему незрячему! Вот накося, выкуси, приятель! А когда выкусишь как следует, можешь и дружку своему дать! — Павел тяжело дышал, освобождаясь от долго сдерживаемого негодования за жестокое подавление его предпринимательского духа.

— Это ты хорошо сказал, — Ник был впечатлен.

— Может быть. А может, и недостаточно. Поначалу все шло ничево, а потом, етить твою налево, прям конец света настал в этом Храме.

— Ого! Мы про это слыхали.

— Слыхали? — Павел саркастически захохотал. — Да все на свете про это слыхали. Я только что полтора дня стратил, чтоб получче в Евангельи гляделось. Самый постыдный день в моей жизни! Прямо ижжога начинается, как вспомню.

— В Храме он и впрямь взъярился как больной, да?

— Чуть не лопнул! Прямо на глазах у моих важных приятелей.

— Те менялы и голубятники твои друганы были?

— Почему нет? Я так разжился на тех значечках, даже после всех трат, что полтыщи шекелей в неделю с этими ребятами вкладывал. Это дружба, Ник. Ох, не найдешь дружбы надежней, чем за полштуки в неделю. Двадцать процентов, строго, за два дня. Двадцать процентов, ешкин кот! Как, ты мыслишь, мне было, когда этих ребят, что в таком со мной деле, дубасит какой-то псих бородатый, что должон быть со мной в операции. Столы их ворочит, костерит словами последними во всей Иудее. Сильно им это понравилось? Не больно-то, ядрена вошь! Потом он и голубятников тоже по башке, а я только что поставил на пятьдесят процентов на самых быстрых крыл по эту сторону Мертвого моря, а он хвать клетку и хрясь! — перья летят, клетка по ступенькам! Я тогда поклялся, что пора его. Я же в больших чипах, и никто не смеет тут мешать, это надо понимать.

— Как его звали?

— Ты о чем это, Лесли? — Павел оправлялся от видения голубиной клетки, прыгающей по ступеням храма.

— Голубя того, летуна. Как его звали? «Молния», может. Или «Быстрый». Как-то так?

— Никак не звали, Лесли. — Павел испытующе посмотрел на другого стражника, тот пожат плечами и покрутил пальцем возле уха. Павел продолжил: — Если б он вел себя по-другому, был бы жив.

— Голубь?

— Я про Иисуса говорю, Лесли! Слушай, че б тебе полезным чем заняться, а?

— Я за камнем слежу, как ты велел. — Губы у Лесли задрожали.

— О'кей, о'кей, — молодец, помолчи только, а? У меня и так забот по горло, понял?

Ник отвлек бурю от своего напарника:

— А че притчу надо было отменять? Вроде народу ндравилась?

— Не годилась она, там всякая мутотень негодная, не больно-то полезная. Возьми хоть про разум да про мечты.

— А че тут плохого?

— А давно ль ты разумом да мечтами торговал? На каких весах-то вес узнаешь? А как кто заберет их не заплативши? Да так ведь и ко вторничку вылетишь в трубу — оглянуться не успеешь. Ты ж должон службы да товар лицом иметь: крещение там для приходящих, да похороны для уходящих; много там штуковин разных; цветы да гробы, да время церковное, попу — чаевые. Потом всяких причастий да конфирмаций, бракосочетание — тоже большое дело, рукоположение, музыка разная, процесии, наряды, представления, благовония приятные, ну, а закруглимся на стенах каменных, воротах крепких, куче кирпича да извести, на имуществе и владениях! Ну, а тут ты говоришь: «Эй! Гляньте-ка, вона как тут у нас! Вот где надо быть! Кто хочет с нами стать частью избранных?» Палками придется их отгонять. И вот этого-то Исус и не понял.

— И скока надо платить?

— За что?

— Ну, чтоб попасть в эту Церковь Римскую?

— Да нискока. Мы ж основатели.

— Ну, а когда ты всех туда пустишь, что им будешь продавать?

— Путь, Правду и Жизнь! Via, Veritas et Vita! Нравится?

Нику понравилось.

— Ничо, звонко.

Лесли — не очень.

— И все захотят?

— Гадом буду! — пообещал Павел.

— Че-то не верится, что иудеи во все это обратятся.

— А они тут при чем? Они-то больно умные. Че ты хошь — церковь, полную иудеев? Тебе че, изжоги мало? Это ж для язычников, паря, для работяг. Этот рынок поболе будет, тут тебе народы и царства! Империи!

— Не всем это пондравится, Павел.

— Ты че мне гришь, Ник? Враги у нас будут? Натурально будут. Это у кого стоящего когда врагов не было? Нам-то как раз врагов надо поскорей, штоб у нас че было для объединения всех, кто с нами. Пока мы не устроим преследований там и сям, кто «за», кто «против», мы никакой церковью и не будем. Ну, пока все нормально, начало положено — иудеи навеки падлы батистовые, смотри че они наделали с Исусом, нашим парнем, но мы-то пойдем дальше.

— А че римляне, дают деньги на эти преследования?

— Римляне? На преследования! Етить твою, Ник, ты льва видал голодного?

— Нет.

— А как таво льва звали?

— Заткнись, Лесли, а? Вы, братва, мысль мою не прерывайте. Ну, как я и сказал, нам самим надо кой-каких преследований отыскать. Побить там умников, философов. Проклятых «Ан-ти-христов»! Нраицца? Эй, и голубцов, и лесбов, и всяких там. У меня и список есть.