Безумие Дэниела О'Холигена - Питер Уэйр

— Как это мы станем бить голубцов? Они вроде тихие. У меня теткин сын голубой, дак он тихий.

— Да я ж не грю, че не надо чуток провоцировать. Я над этим работаю. Во, слушайте. — Павел выудил из рукава, где лежали гранаты, кусок пергамента. — Это будет «Послание к римлянам». — Павел отер рукавом рот:

«Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение. И как они не заботились иметь Бога в разуме, то предал их Бог превратному уму — делать непотребства, так что они исполнены всякой неправды, блуда, лукавства, корыстолюбия, злобы, исполнены зависти, убийства, распрей, обмана, злонравия; злоречивы, клеветники, богоненавистники, обидчики, самохвалы, горды, изобретательны на зло, непослушны родителям, безрассудны, вероломны, нелюбовны, непримиримы, немилостивы».[91]

Павел запрокинул голову и произнес последние слова с таким напором, что они вылетели в холодный воздух вместе с брызгами слюны, осевшей на его цвета ореха лице.

— Круто! — воскликнул Ник громко, а Лесли тихо.

— Ну че, ребята, прорюхали, куда я клоню? Ясно, четко. Все понятно, никаких сомнений, че хорошо, че плохо. Друган Исус ни капли греха с упреком ни подпустил, сколько я ни умолял. Все это дерьмо про «не судите да не судимы будете». Я вам так скажу, лучший способ основать церковь — как раз судить поболе. Скажи как есть! Ты — мешок с дерьмом, ни в жисть тебе рая не видать.

— Только через Римскую Церковь?

— Молодец, Ник! Римская Церковь — единый путь. Исус — все про эту ерунду, разум, понимаешь, употребляй, штоб найти путь в Рай. Золотое правило Римской Церкви — разум тебе не нужен. Есть вопрос — спроси у знатаков. Сечете, мы говорим, есть только один мостик через пропасть; узкий мостик между мешком с дерьмом и спасением. И мостик тот — Церковь Римская, верно? Вот он Путь, Путь в Рай, и Рай — это Жизнь. Если захотят жить, должны тем путем идти, и угадайте-ка, кто стоит у ворот и продает Правду, штоб ты мог пройти? Павел из Тарса, исполнительный директор Римской Церкви. И доза Правды той будет ох сколько стоить тебе, ну да у тебя вся жизнь впереди, штоб расплатиться. И очень скоро весь народ попрется к будке у ворот, штоб попасть на этот мостик, и ох им будет! Весь свой разум и все такое придется им оставить у ворот, это будет часть сделки, и вот там на ветру в каньоне, а ветер-то гудит! И скажите-ка, эти ребята не ухватятся ли, как бутто конец света? Ухватятся за матерь-Церковь со всем своим добром. Кой-кто запаникует, натурально, станет пятиться, скажет, что хочет опять быть мешком дерьма, а для того у нас будут попы. Парочка попов будет ходить вдоль проволоки, успокоит их, повернет обратно.

— Попы? У тебя будут попы?

— От попов одни заботы.

— Не от наших, Ник. У наших попов мозги будут цепями закованы, штоб они ничо не сображали, штоб забот не причинять. Знаешь, как те цепи зовутся? Безбрачие. У ребят будет огонь в чреслах, в голове — одни аллюцинации, бутта их распинают, а ничего не получат. Они будут у нас утомленные, с ними легко будет.

— Без девок?! — ужас предложения стал доходить до Ника и даже до Лесли.

— Без девок. Я так придумал, когда нализировал затраты для парочки крупных вкладчиков. Комнаты одиночные, так? Штоб никакая гастрономия не уходила на дармовые глотки жен и детей, которые ничо Римской Церкви не приносят.

— Ну, а че нам счас делать? — Лесли надеялся, что ему не придется стать попом.

— Сляпать Завет, часть вторая — Евангелие, жизнь Исуса. Надо преподнесть этим лохам, будто Исус во сне все рассказал и все такое, потом сварганить че новенькое, подделать всякую дрянь, типа как эта потасовка в храме, да и пустить по улицам, pronto. Пока помнят про распятие.

Внезапно Павел понял, как много еще предстоит сделать.

— Первое, что мы сделаем немедля. Я уже записал в Завет, как он воскрес на третий день после погребения, а то как-то скушно, когда про распятье, да? — так я подумал, надо какое чудо поболе туда, штоб попикантней. Так что он воскрес на третий день — это сегодня, нам надо пойти и камень подвинуть.

— Нам надо? Мы его должны сами из мертвых поднимать??

— Исусе Христе, Лесли! Он же сам-то не сможет!

— Наверное, нет.

— Ну дак хватит трепаться, пошли. — Павел повернулся к пещере.

— Скажи, а че стало с Иудой? — Вопрос Ника рассек ломкий утренний воздух. — Мне он ндравился. Смешно рассказывал. И пел красиво.

— Он убогий был, просек? — Павел вдруг побагровел. — Убогий, предал нашего парня солдатам за тридцать сребреников!

— Чушь собачья, — сказал Лесли.

— Чушь собачья, — согласился Ник, — нормальный он был парень, ну выпить любил, дак че ж?

Павел умел лгать, но знал, когда иногда надо сказать правду.

— Ну ладно, только — никому. Он солдат выманил из дома, когда они пришли за Исусом. Завел их в сад. У него почти получилось. Когда его словили, стал их подкупать, штоб Исуса оставили в покое.

— Тридцать сребреников?

— Ну ладно, не вышло. Ты хоть въежжаешь, скоко надо этова написать? Новый Завет — это тебе не фельетон какой.

— Ну а потом?

— Солдаты свернули ему шею.

— Дак он погиб за товарища?

— Ладно! Ладно! Я не желаю, штоб тут отвлекались от главной жертвы, от важной нам, о'кей? Мне не надо, штоб Иуда был героем. История есть история, кому-то надо ее писать, и на этот раз это буду я. Так што Иуде не повезло! Кончай бодягу, пора с воскресением разбираться.

Стражи в замешательстве и испуге последовали за Павлом к расселине холма и вместе навалились на плиту известняка, и она отошла в сторону, и перед ними открылось отверстие глубокой и узкой катакомбы.

Согнувшись, ибо вход был очень низок, все трое вползли друг за другом в расселину и осторожно пробрались к тому месту, где тоннель расширялся в полость размером с небольшую комнату. Павел первым оказался в погребальной камере, взял со стены факел, поднял его над головой и закричал в ужасе, ибо катафалк был пуст. Покрывало лежало отброшенным, казалось, рукой восставшего ото сна, тело Иисуса из Назарета исчезло.

Павел бешено искал, ползая на четвереньках, пока не обнаружил свежий кровавый след, ведущий к меньшему тоннелю, закручивающемуся все глубже и глубже во чрево земли. Стражники не последовали за Тарсянином, и он полз вперед в одиночестве так далеко, как сумел. Тоннель все сужался и стал наконец как заячья нора, и у Тарсянина перехватило дыхание. Убедившись, что Иисус нашел свою смерть где-то еще глубже, Павел повернулся в тесном тоннеле, и тут факел осветил стену, и в горячем его огне он увидел кровью написанные слова: «Савл! Савл! Что ты гонишь МЕНЯ?», и Павел взвыл и поволок свое трясущееся тело к погребальной камере, а там, оттолкнув стражников в сторону, опрометью выскочил через тоннель на свет бледного утреннего солнца. Несмотря на холод, он исходил потом.