Сын епископа - Кэтрин Куртц

– Его предупреждали, – пробормотал Дункан, перемещая голову и плечи Лльювелла в более удобное положение на своих коленях и глядя на Сидану. – Я не причинил ему никакого вреда. Он слышит все, что происходит вокруг него; он просто не может реагировать на это. Заверяю Вас, ему не было больно. Сейчас тоже. Его Величество задал Вам вопрос, миледи. Думаю, что Вы должны на него ответить.

Испуганно охнув, Сидана выдернула свою руку из руки Келсона и вскочила, видимо, только сейчас заметив, что он все еще держит ее. Она была слишком горда, чтобы расплакаться, но Келсон чувствовал, какие усилия ей приходится прилагать, чтобы, отойдя к левому краю оконной ниши, как можно дальше от остальных, сдержать слезы. Обхватив себя руками, она несколько мгновений слепо глядела в окно, ее волосы рассыпались ей до самых колен. Когда она попыталась заговорить, ее голос сломался. Смутившись, она нервно закашлялась.

– Я… правильно поняла, что Вы предлагаете мне свадьбу? – сумела она выговорить в конце концов.

– Да, правильно, – ответил Келсон.

– Король спрашивает или требует? – горько прошептала она. – А если я откажусь, он возьмет меня силой?

Келсон выдавил безрадостную улыбку, стараясь не замечать насмешки.

– Здесь, при свидетелях, миледи? – сказал он. – И при епископе?

– При епископе-Дерини, – возразила она, вызывающе вздернув подбородок, – который уже подчинил моего брата Вашей воле. Почему бы ему не сделать то же самое со мной, если Вы того пожелаете? Вы можете сделать это сами, если захотите. До нас доходили слухи о том, как вы получили свою корону с помощью черной магии.

Дункан возмущенно посмотрел на короля, но Келсон покачал головой, уже сформулировав ответ.

– Вы действительно верите, что стал бы принуждать Вас к свадьбе? – спросил он мягко. – Или что епископ одобрил бы это, или, что еще менее вероятно, принял бы участие в таком принуждении?

– Вы оба – Дерини. Я не знаю на что вы способны.

– Сидана, я не буду использовать никакую силу, ни физическую, ни деринийскую, чтобы принудить Вас поступить против своей совести. Брак – это церковное таинство. Это кое-что значит для меня, и это кое-что очень важное. Но важно и то, что наша свадьба может означать для наших стран конец кровопролития, связанного с престолонаследием, мир до конца наших дней. Неужели мысль о том, чтобы стать королевой, настолько отвратительна для Вас?

Она на несколько секунд склонила голову, ее плечи вздрагивали.

– Как насчет моих родителей? – спросила она наконец. – И моих братьев?

Келсон поглядел на неподвижного Лльювелла и вздохнул. – Я бы предложил Лльювеллу отречься от любых прав на престол Меары, о которых заявляет ваше семейство. Как только у меня будет его слово, я наделю его всеми титулами и имуществом, соответствующими его положению брата королевы.

– А Ител? А мои мать и отец?

– Я знаю, что Вы хотите от меня услышать, – ответил он, – но я не могу давать Вам ложные надежды. В любом случае, если мы намереваемся установить длительный мир, я должен убрать наследников, стоящих перед Вами, чтобы никто не мог оспорить право наших наследников управлять и Гвинеддом, и Меарой. Судьба ваших родителей и ваших братьев зависит от их дальнейших действий. Мне не нужны их жизни, но я не задумываясь возьму их, если это сможет спасти сотни, а, может быть, и тысячи других.

– Я понимаю.

Она медленно перевела взгляд на своего брата и безразлично уставилась в окно, опершись обеими руками на стекло и глядя на холмистую равнину за стенами Ремута, бело-бронзовую от заходящего солнца.

– Значит, у меня нет выбора, – сказала она через несколько мгновений. – Откажу я Вам или нет, мое семейство все равно обречено, как и моя страна. Мы выгодно расположены, но мы – маленькая страна по сравнению с Гвинеддом, и мы – люди, а не Дерини. Мы не можем сопротивляться могуществу повелителя-Дерини. Я давно об этом догадывалась. Наше дело было проиграно еще не начавшись, даже если моя мать не хочет признать этого. И я знаю, что часть моего семейства умрет, вне зависимости от того, что я сделаю. Они не сдадутся.

– Тогда подумайте о своем народе, – тихо сказал Келсон, вставая рядом с ней и желая, чтобы у него была возможность предложить ей что-то лучшее. – Неужели быть средством для достижения мира столь ужасно? Неужели Вы не видите ничего хорошего в том, чтобы быть королевой?

– Королевой, но не в своих землях…

– Королевой страны, в которую входит Ваша собственная, – поправил Келсон. – И женой человека, который сделает все, что в его силах, чтобы сделать Вас счастливой.

– В браке, заключенном в интересах государства и ради удобства, с врагом моей страны, – ответила она, опустив глаза. – Быть заложницей в игре династий и королей всегда было участью женщин.

– Как и участью королей, миледи.

Дрожа, Келсон снял свой перстень и, отложив его в сторону, опустился рядом с ней на одно колено. Он страстно хотел дотянуться до нее, коснуться хотя бы одной пряди ее блестящих волос, но он слишком нервничал и чувствовал присутствие Дункана, молча сидевшего справа от него, и лежащего у него на коленях Лльювелла, молчащего, но знающего обо всем, что происходит.

– Я… такой же заложник как и Вы, Сидана, – продолжил он негромко. – Отец Дункан может подтвердить, что я всегда мечтал о браке, основанном на любви, или, в крайнем случае, на страсти, но я всегда осознавал, что, когда я соберусь жениться, интересы династии должны стоять выше моих личных желаний.

Он нервно прокашлялся. – Но даже брак из государственных интересов может принести удовлетворение. Я не могу обещать, что Вы будете счастливы, выйдя за меня замуж. Но я даю Вам свое слово короля и мужчины, что я буду честен с Вами, и сделаю все, что смогу, чтобы стать добрым и нежным мужем, и буду молить Бога, чтобы со временем мы смогли полюбить друг друга. Может быть, это не все, чего Вы желали бы, и это не все, чего хотел бы я, но это все, что я могу предложить. Вы, по крайней мере, подумаете над моим предложением?

Она долго не двигалась, и он был уверен, что она откажет ему. Вопреки благоразумию, он мысленно потянулся к ее разуму и обнаружил ее смятение: беспомощный гнев, смешавшийся с чувством долга и чести, и некоторое сострадание, которое дало ему повод для надежды.

Выйдя из ее разума, поскольку ее эмоции были слишком сильны, чтобы их можно было выдержать долгое время без ее просьбы и, тем более, без ее ведома., он поднял руку, чтобы погладить растрепавшуюся каштановую прядь, запутавшуюся в складках ее платья, и собрался упрашивать ее. Это прикосновение оказалось подобно молнии и поразило его настолько сильно, что он суть не ахнул. Он отдернул руку, как будто его ужалили, и, слегка покачнувшись, всмотрелся в ее лицо, видевшееся ему профилем на фоне темнеющего стекла. Он старался не думать о том, что настойчиво напоминало о себе в его разуме, но не мог сделать этого. Он знал, что если она все-таки откажет ему, то вне зависимости от того, что он говорил раньше, он снова рассмотрит возможность применения силы.