Сын епископа - Кэтрин Куртц

– О, да, – сказал Келсон, подражая приграничному говору Дугала и улыбаясь, когда тот обернулся, чтобы оглядеть себя.

Когда Дугал закончил крутиться, Келсон уже успокоился, но в его серых глазах Халдейна были заметны мучавшие его дурные предчувствия.

– Что-то не так? – спросил Келсон.

Вздыхая, Келсон поглядел на свои ботинки. – Мне хочется, чтобы сегодня утром я должен был бы только сделать тебя графом, и все, – сказал он спокойно. – Я не хочу всего остального.

– Как и все остальные, – ответил Дугал.

– Тогда зачем мы это делаем?

– Я думаю, потому что мы должны.

– Мы должны, – повторил Келсон.

Глубоко вдохнув, он шумно выдохнул и несколько натянуто улыбнулся.

– Ну, раз так, то, по-моему, мне пора надеть знаки моего ранга, как ты думаешь? Не могу же я сделать тебя графом без них.

– Конечно! – ответил Дугал.

Они продолжили подшучивать друг над другом все время, пока Келсон не закончил одеваться и даже по пути в главный зал.

И обручу тебя Мне в верности…

Осия 2:20

Рождественский Прием. Запах ели и кедра, острый запах сосновых шишек, положенных в светильники, освещавшие путь Келсона через галдящий, набитый битком зал. Серебряные звуки труб, рокот барабанов. Ярко одетые люди, почтительно расступающиеся перед ним, ряды празднично одетых придворных, некоторые из них с оружием, дамы, яркие и изящные, как певчие птицы.

Как и на большинстве торжеств, на Келсоне была украшенная драгоценными камнями корона, а не простой золотой обруч, который он предпочитал. Его черные волосы свободно падали ему на плечи. На поясе из позолоченной кожи висел отцовский меч; на согнутой левой руке покоился украшенный драгоценными камнями скипетр. Прежде, чем подняться на помост, на котором был установлен трон, он прошел налево, где стояли епископы и ненадолго опустился на колени перед Брейденом, чтобы получить благословение, и, стараясь быть терпеливым, поднялся к трону.

Похоже, его трон был единственным островком тишины. Выждав, чтобы он сел, барабаны зарокотали, требуя внимания к герольду, возвестившему о начале Рождественского Приема. За этим последовали заверения вассалов в преданности – обычно просто быстрое бормотание. Он склонял голову, отвечая на их поклоны, протягивал руку, чтобы по ней мазнули губами в знак преданности, бормотал слова благодарности, спрашивал о их семьях и землях, один человек быстро сменял другого.

Когда он неожиданно увидел приближающегося Дерри, лицо его прояснилось – он не знал о прибытии молодого лорда ко двору – потом встал, чтобы поцеловать руку улыбающейся Риченды, когда Морган вывел ее вперед и внезапно понял, чем было вызвано присутствие Дерри. Но люди продолжали быстро меняться, представляясь, происходящее несколько замедлилось только когда Дугал вышел вперед, чтобы быть утвержденным в своем титуле. Но даже это событие произошло слишком быстро, чтобы насладиться им.

Приграничные пледы и косички, посеребренные кинжалы, звуки волынки. Дугал, опустившийся перед ним на колени. Соболезнования по поводу смерти старого графа, приветствие нового. Присяга на верность, руки Дугала в его собственных.

Возложение большого меча на плечо Дугала, яркий росчерк серебра, сверкнувший между ними – и опоясывание Дугала другим мечом, собственным мечом Дугала, висящем на позолоченном поясе, свидетельствующем о его графском титуле… “Этим мечом защищай беззащитных и карай зло, всегда помня ту честь, которая, подобно мечу, имеет две грани: правосудие и милосердие…»

Наделение знаменем и котлом как символами права Дугала вести войну и его обязанности кормить и поддерживать его вассалов… вручение ему перстня и короны.

– Пусть они и сделаны из драгоценного металла, чтобы указать на твой ранг и достоинство, пусть их тяжесть напоминает тебе и о твоих обязанностях и об ответственности, которую ты теперь делишь с Нами. Встань, Дугал Мак-Ардри, граф Траншский, и станьте справа от Нас, среди Наших возлюбленных и заслуживающих доверия советников.

Волынщики выдали энергичную мелодию, когда сородичи Дугала торжественно пронесли его через зал на своих плечах, распевая приграничные приветственные песни, но вскоре круговерть началась заново.

Меарский герольд, вышедший вперед, его учтиво произносимые от имени его госпожи слова отказа – презрительный отказ от предложенного монашества, оставление королевских пленников на произвол судьбы.

Окровавленная голова Истелина, как будто сделанная из воска, высоко поднятая за спутанные волосы, свидетельствуя об участи каждого, кто выступит против Меары.

Но даже тогда это не остановилось. Зал взорвался гневными криками и требованиями возмездия. Несколько дам упало в обморок. Нескольких человек еле оттащили от герольда, на которого они пытались излить свой гнев, прежде чем того увели прочь. Когда король и его главные советники удалились в зал Совета, страсти разгорелись даже с большей силой. Келсон обхватил голову руками и, будучи слишком сильно шокированным, чтобы хотя бы подумать о своих дальнейших действиях, на несколько минут закрылся от всех, давая им излить свою ярость, и только когда Брейден, сидевший рядом с ним, несколько раз окликнул его, он поднял голову.

– Сир? Сир, я прошу Вас! Я не мстителен, Сир, но это – непростительное оскорбление, – сказал Брейден, возбужденно теребя свой нагрудный крест руками, дрожащими от волнения. – Само собой, вопрос о женитьбе на меарке больше не стоит!

– Если я не женюсь на ней, то мне придется убить ее, – устало сказал Келсон. – И Вы позволите мне обратить мой гнев на невинных пленников?

– Невинных? – фыркнул Джодрелл. – С каких это пор невинность заложников влияет на их судьбу? Извините, Сир, но Генри Истелин был куда более невинен, чем любой из князьков Меары. Его участь требует возмездия!

– Да, но если моими поступками будет управлять месть, то какой тогда из меня король? – возразил Келсон. – Я поклялся, Джодрелл! Поклялся защищать закон – справедливо судить и миловать – но не мстить!

– Я не вижу в этом никакой справедливости, – чуть слышно пробормотал Джодрелл, возмущенно ерзая на своем стуле.

– Что Вы имеете в виду, Джодрелл?

– Я сказал, что, похоже, Вы собираетесь позволить изменникам безнаказанно продолжать свое дело, Сир! – сказал Джодрелл, повышая голос, его красивое лицо исказилось гримасой, – и отдать одному из них корону, которую их мать пытается отнять у Вас! В данном случае милосердие – это признак слабости, Сир. Меарская сука убила пленника, захваченного ею; мы же вправе убить тех, кого захватили мы.

– Око за око? – спросил Келсон. – Думаю, что это неправильно. И Вы сами признали, что Кайтрина восстала против меня.

– Да, восстала, Сир! – взорвался Брейден. – И совершила кощунственное убийство! Разве не должны грехи отцов пасть на детей их? Келсон, она казнила епископа! Человека, помазанного Богом! А перед тем как они забрали его жизнь, Эдмунд Лорис осмелился не просто отлучить его, но и лишить его духовного сана – Генри Истелина, одного из самых благочестивых людей, которых я когда-либо знал!