Уэллс. Горький ветер - Дмитрий Даль

– Что происходит? Куда смотрит полиция? – удивился Герман.

Наша машина взяла резкий старт с места, чуть было не сбила одного из вандалов, который избивал прутом чужую машину, и взяла курс на Бромли-стрит, к дому Уэллса.

– Только мне одному кажется, что с этим миром что-то не так? – спрашивал Вертокрыл.

Но я не спешил отвечать на его вопрос. Я пытался вспомнить, все ли необходимое взял с собой. В портфель, который стоял на сиденье рядом, я положил сменную одежду, зубную щетку с порошком, бритвенный станок со сменными лезвиями, помазок и ванночку для пены, а также заморозчик. Я оглянулся и проводил взглядом мой дом на Бейкер-стрит. Почему-то я был уверен, что больше никогда не вернусь сюда, по крайней мере в этом времени.

В городе, охваченном пламенем революции, первой встала транспортная проблема. Дорога, что занимала до вторжения полчаса, сейчас оборачивалась в несколько часов виртуозного плутания по городским улочкам и проспектам. Но благодаря этому я смог увидеть уровень катастрофы собственными глазами. Нет лучшего очевидца и судьи, чем ты сам. А когда все события происходят на расстоянии вытянутой руки за окошком проносящегося автомобиля, то никогда потом не сможешь сказать: «Газеты все врут. Это политические домыслы. Либеральные фантазии буржуазии. По-настоящему все было не так». Нет, все было именно так. На улицах стреляли. На улицах убивали. На улицах лилась кровь и творилось насилие. Профессор Моро мог и не догадываться, что, отправив в Лондон своих верных детей, выпустит джинна из бутылки. Хотя, зная профессора, я считаю, что он не просто догадывался, он надеялся на подобный исход событий.

У каждого горожанина имелся личный кровный враг. Один благопочтенный джентльмен отобрал у другого не менее благопочтенного джентльмена долю в торговле. А здесь мачеха, обозленная на предательство своего мужа, выместила всю свою боль и обиду на падчерице, поселив в ее сердце жажду мести. Глава большого некогда процветающего, а ныне обнищавшего семейства попал к соседу-ростовщику в долговую кабалу и вынужден был несколько лет жить впроголодь, чтобы выплачивать по векселям огромные проценты. Жизненных историй было великое множество на любой вкус и цвет, но все они объединялись единым фактором свершившейся несправедливости и желанием восстановить status quo. И когда на улице началась неразбериха, лишившийся бизнеса торговец вооружился револьвером и отправился за извинениями к своему бывшему компаньону. Когда прозвучали первые выстрелы, выросшая и успешно вышедшая замуж падчерица надела самую модную свою шляпку, прихватила в сумочку дамский пистолет и отправилась навестить свою мачеху, которая проживала в нескольких кварталах от ее дома. Она хотела подарить ей маленький подарок на новоселье в виде двух пуль в сердце, выпущенных с близкого расстояния. Когда на улице раздался звон первой разбившейся витрины, пожилой отец семейства обрадовался, выглянул на улицу и, убедившись, что там начались форменный хаос и безобразие, схватил котелок и саквояж, в котором хранился футляр с набором хирургических скальпелей, и бросился бегом к своему ростовщику аннулировать векселя. Во время революционных взрывов и социальных потрясений люди пытаются вершить свою справедливость, так, как они ее понимают, обосновывая это формулой «война все спишет».

Я видел этих борцов за справедливость на улицах. Их выдавало сосредоточенное выражение лица, торопливая походка, временами переходящая на бег, и обязательная сумочка или саквояж, где они несли инструменты своей социальной справедливости. Их не волновало ничто вокруг. Они были сосредоточены на своей миссии, которую обязаны были выполнить, пока хаос вокруг не упорядочится. Когда же он закончится, то застреленного купца и одинокую вечно всем недовольную женщину можно объяснить беспорядками на улицах, как и зарезанного старого ростовщика, которого ненавидела половина района.

Первый треножник я увидел в парке Адмирала Нельсона. Металлическая нелепая конструкция с огромной кабиной возвышалась над деревьями и мерно раскачивалась, вальяжно передвигаясь по парку. Складывалось впечатление, что треножник патрулирует парк, заботясь о безопасности горожан, но это было обманчивое впечатление. Башня машины медленно повернулась, вперед выдвинулись орудийные стволы, из которых выплеснулись огненные потоки. Они понеслись к деревьям и к вооруженным людям из стихийных отрядов сопротивления, что пытались подобраться к машине с целью ее уничтожить. Пламя объяло деревья, и вот уже через несколько мгновений в парке начался пожар. Тут же застучали оружейные выстрелы. Люди с земли атаковали треножник, но их огневой мощи не хватало, чтобы покончить с ним. Чем закончился этот бой, я не увидел, потому что Вертокрыл уже обогнул парк и свернул на новую улочку, которая уводила нас прочь от сражения.

Я откинулся на спинку сиденья и только тут почувствовал, в каком сильном нервном напряжении нахожусь. Я вспотел, хотя в машине было далеко не жарко. Впереди маячила голова Германа в шерстяной кепке. Почему-то она вызывала во мне сильное раздражение. Может, потому, что Вертокрыл очень резко и неаккуратно управлял сегодня автомобилем. Хотя о каком качестве езды можно говорить, когда на улицах города идет война всего со всем? Я задумался об этом, расслабился и оказался не готов к новому резкому повороту. Герман, не сбрасывая скорость, повернул налево, чтобы объехать препятствие, неожиданно появившееся на дороге. Это была часть обвалившегося на тротуар фасада. Резким поворотом руля вправо Вертокрыл вернул машину назад на дорогу. Меня швырнуло сначала в одну сторону, я неприятно ударился головой о дверцу, затем в другую. Я хотел уже высказать все, что думаю о неуклюжем вождении Вертокрыла, но не успел.

На перекрестке прямо перед нами появилась группа людей, в которой все смешалось воедино, так что было не различить, где один человек, где другой. Сколько их там вообще? Какой-то огромный цветной шар, который пребывал в движении.

Герман резко затормозил, и автомобиль остановился в ярде от этой толпы. Приглядевшись, я обнаружил, что ядро этого человеческого образования составлял огромный медведь, которого спеленали сетями, накинули несколько арканных петель, сделанных из бельевых веревок, на шею и пытались удержать. Он рвался на свободу, пытался высвободить могучие лапы, сети трещали, но держали его. Люди, поймавшие медведя, старались близко не подходить, но все время оказывались вовлечены в сферу буйства животного, отчего и создавалась иллюзия, что вся эта толпа – единый человеческий шар.

Оборотню не нравилось, что его заарканили и связали сетями. Он отчаянно сопротивлялся. Никаких сомнений не оставалось, что это был оборотень. Где вы видели в Лондоне свободно гуляющего по улицам медведя? Он боролся с людьми, вкладывая в эту борьбу все свои силы, всю свою ненависть и отчаянье. Такой решимости у людей не было. Поймав зверя, они не были готовы отдать свою жизнь на то, чтобы удержать его. Вот он напрягся, сеть жалобно затрещала и порвалась. На свободе оказалась одна его лапа с острыми хищными когтями. Он взмахнул ею, и стоящий рядом пузатый бородач упал на мостовую, пытаясь зажать руками рассеченную шею, из которой била кровь. Медведь поднял лапу, ухватился за край одной из веревок и разрезал ее, затем так же избавился от второго аркана. Люди, которые еще минуту назад праздновали победу, в ужасе побежали. Он не оставил им шансов на спасение. Медведь прыгнул, подмял под себя двух ближайших мужиков и сломал им спины.