Как перевоспитать герцога - Меган Фрэмптон

Он чувствовал себя обманутым, обделенным, словно ему показали, как все должно быть лишь для того, чтобы сразу же всего лишить. И он знал, что ни с одной другой женщиной так уже не будет. Да и не хотелось ему этим заниматься ни с кем, кроме нее. Он хочет ее. И он ее получит. В конце концов, как она не раз ему повторяла, он – герцог. Герцог всемогущий.

Вот только его всемогущество оказывается фикцией, когда доходит до дела.

Маркус пришел к неутешительному выводу, что он в действительности никогда не был прагматиком. В душе он всегда оставался романтиком и поэтом. Увы, никуда не годным. И, что еще хуже, будь Лили сейчас рядом, он бы осыпал ее своими дурными стихами хотя бы для того, чтобы увидеть насмешливый блеск в ее глазах и ее улыбку. Или для того, чтобы полюбоваться, как она приподнимет бровь, изображая сарказм.

Он надеялся, что все это еще будет в их жизни.

Томпсон принес чай и своим появлением отвлек Маркуса, и тот не успел вынести себе окончательный приговор в безнадежной сентиментальности и плаксивости, не свойственной мужчинам его возраста и общественного положения.

– Будут еще приказания, ваша светлость? – с едва заметным поклоном (то ли спина у него перестала гнуться с возрастом, то ли гордость непомерно раздулась) спросил Томпсон.

«Пошел ты к черту, – хотелось крикнуть Маркусу. – Мне не до тебя! Я хочу ее вернуть, ты что, не видишь?» Но только крик ничего не решит, лишь раздосадует их обоих.

– Больше ничего не надо. Спасибо, – сказал Маркус и наклонился, чтобы налить себе чаю, втайне надеясь, что этот вечер – последний, когда ему приходится пить чай в одиночестве.

– Я думаю, ей все же следует надеть синее платье, – упрямо повторила Аннабель в пику Кэролайн. Лили уже поняла свою ошибку. Не стоило просить подруг помочь ей выбрать наряд, в котором она будет сопровождать Роуз на церемонию открытия парка, названного в честь ее отца. Но разве она сама смогла бы справиться со столь ответственной задачей? Конечно, нет. Руки у Лили безнадежно тряслись, голова шла кругом, а в животе порхали бабочки. И даже если бы она сказала подругам, что не нуждается в их помощи, разве они бы ее послушали?

Аннабель, отличавшаяся не только умением писать поддельные рекомендательные письма, но и сочинять небылицы в более свободном формате, продолжала озвучивать собственные версии развития событий, включая совсем уж сказочные. Но если обычно сказки начинаются словами «жили-были», то версии Аннабель неизбежно начинались словами «что, если». Что, если Лили завтра узнает о том, что стала наследницей одного далекого Германского княжества; княгиня и герцогиня – это, по сути, одно и тоже со всеми вытекающими последствиями. Или еще: что, если некий экстравагантный восточный князь, у которого нет детей, зато есть несметные сокровища, решил завещать все свое состояние той, что сможет отгадать его загадку. Разумеется, Лили оказывается единственной, кто дает верный ответ, и становится княгиней. А далее все как в первой версии. Или вот: явившись на сегодняшнюю церемонию, Лили, проходя мимо тяжелобольных растений, пострадавших при пересадке, жалостливо всплескивает руками, и тут – о чудо! – чахлые кустики вдруг обрастают пышной зеленью и покрываются роскошными бутонами. Дальше больше – одним взмахом руки Лили заставляет цвести те деревья и кусты, которые сроду не цвели. Естественно, ее посвящают в Дамы, что соответствует рыцарскому званию для мужчины, и так далее.

Кэролайн лишь недовольно поджимала губы, вполуха слушая россказни Аннабель.

– Совершенно неважно, что на мне будет надето, – сказала Лили. – Я выйду из кареты лишь на время выступления герцога, чтобы Роуз увидела отца и услышала, что он будет говорить. Моя главная задача – проследить за тем, чтобы девочка не потерялась. А после этого я вернусь домой.

– Сегодня суббота, верно? – нахмурившись, уточнила Лили. Ей вдруг показалось подозрительным то, что ни одна из ее партнерш по бизнесу ни словом не обмолвилась о листовках, которые Лили так старательно переписывала вчера до глубокой ночи. Ради которых осталась в конторе и лишилась ужина. – Вы обе пойдете раздавать листовки членам палаты общин?

Аннабель открыла рот, но Кэролайн пихнула ее локтем в бок, и она рот закрыла.

– Да, конечно. Спасибо за то, что доделала все листовки, – поблагодарила Кэролайн. – А когда приедет карета?

Как странно, что Кэролайн об этом спрашивает! Аннабель уже раз десять ей напоминала, что к часу дня Лили должна быть готова.

– В час дня, – в одиннадцатый раз напомнила Аннабель.

– Ах да, конечно, – сказала Кэролайн. – Мы пойдем раздавать листовки, как только тебя проводим.

Наконец, после того, как Аннабель предложила еще с полдюжины версий одна другой заковыристее, Лили одели, несмотря на все ее протесты, в одно из самых симпатичных платьев из тех, что заказал ей герцог. Кэролайн заколола ей волосы, а Аннабель одолжила шляпку, которая была, с одной стороны привлекательной, а с другой – прикрывала лицо.

Лили собралась с духом и посмотрела на часы.

Без пяти час. Она обняла подруг, сделала глубокий вдох и вышла на улицу.

– Мисс Лили! Мисс Лили! – Роуз бросилась ее обнимать, рискуя помять свое красивое платье. Самое нарядное детское платье на свете, которое стоило, пожалуй, больше, чем годовое жалованье ее гувернантки. «Будущей гувернантки», – мысленно поправила себя Лили. Следом за Роуз к Лили подошел ее отец. Герцог был одет безукоризненно элегантно. Еще более безукоризненно элегантно, чем обычно, если такое вообще возможно. Белоснежный, туго накрахмаленный шейный платок повязан безупречно. Сшитый по последней моде фрак идеально подогнан по фигуре. Серые брюки из самой дорогой шерсти сидят как влитые. Туфли из самой лучшей кожи начищены до блеска. Жалко, что так старательно начищенные туфли утратят лоск в первые же минуты пребывания в саду. В конце концов, деревья, как и цветы, растут на земле, а не на мостовой! Должно быть, он побрился не позднее, чем час назад, потому что щетины на его щеках не наблюдалось вовсе. Лили про себя порадовалась тому обстоятельству, что ни одна юная леди из присутствующих на церемонии не сможет любоваться герцогом во всем его грозном великолепии, которое немыслимо без щетины. Хотя, возможно, только она, Лили, считает, что щетина его украшает. А что еще она могла считать, если помнила, что именно чувствовала, прикасаясь ладонью к этим жестким щекочущим волоскам? Помнила, как она таяла, подобно восковой свече в жарких руках…

– Мисс Лили. – Даже голос его звучал безупречно. Безупречно правильно и безупречно сухо.

– Ваша светлость. – Лили присела в реверансе и взяла Роуз за руку. – Когда вы будете выступать?

Он вынул часы из жилетного кармана.

– Через пять минут, как мне думается. Вы ведь подведете Роуз поближе, чтобы она могла слышать? – В голосе его прослеживалась тревога, и Лили почувствовала, как оттаивает ее сердце от сознания того, как сильно он любит дочь. «Довольно, Лили», – строго осадила она себя. Сегодня она видит его в последний раз. Другого раза не будет. И вдруг Лили почувствовала, как к глазам подступают слезы. «И об этом тоже не думай», – отчитала она себя.