Дом - Бентли Литтл

И снова отец отложил книгу в сторону. Мать уронила вязание на колени.

– Она плохая девочка, – сказал Нортон.

Отец молча кивнул.

– Она отвратительная, – подхватила Белла. – Ей нравятся сексуальные игры!

Нортон ждал, что родители цыкнут на сестру, отчитают ее, скажут, что нельзя говорить такие непристойные вещи, но мать и отец даже не поморщились, продолжая пристально смотреть на него.

Нортон сглотнул подступивший к горлу комок.

– Она мерзкая, – сказал он. – И ей действительно нравятся сексуальные игры.

Родители молча переглянулись.

Нортон был пожилым мужчиной; ему было гораздо больше лет, чем суждено было прожить его отцу, и тем не менее он смутился, говоря такое своим родным, словно был десятилетним ребенком. Он почувствовал, как его лицо заливается горячей краской стыда.

– Мне это известно, потому что я с нею этим занимался, – сказал Нортон, стараясь не смотреть родителям в глаза. – Но я… я перестал это делать. Ей это не понравилось. И теперь она собирается… – Он кашлянул. – Она собирается вас убить. Всех пятерых.

– Ей нравятся кровавые игры, – согласилась Белла.

Нортон посмотрел на отца, на мать, на брата, на сестер.

– Неужели вы не понимаете, что я вам говорю? Вам угрожает опасность! Если ничего не предпринять, вы умрете, вам отрежут головы!

– И что, по-твоему, я должен сделать? – невозмутимым тоном спросил отец.

– Не знаю! – Нортон начинал терять терпение. – Выследить девчонку! И убить ее!

– Убить Донну? Твою подружку? Дочь Биллингсона?

Классическим жестом учителя, доводящего свою мысль до непонятливых учеников, Нортон ткнул пальцем в своих родных.

– Донна не дочь Биллингсона, – сказал он. – Они даже не родственники!

Впервые на лицах родителей мелькнуло что-то, похожее на беспокойство.

– Да нет же, она его дочь, – растерянно пробормотала мать.

– Сам Биллингсон вам это когда-либо говорил? Говорил? Вам когда-нибудь доводилось видеть их вдвоем вместе?

– Ну, не приходилось. Но… – Умолкнув, мать задумалась.

Теперь наконец Нортон полностью завладел вниманием отца.

– Откуда тебе это известно?

– Он сам мне сказал. Биллингсон. Перед тем, как исчез.

– Исчез? Он…

– Его нет в живых. Донна его убила или сделала так, что он умер. – Нортон присел на корточки перед отцом. – Тебе известно, что представляет собой Дом. Известно, что он делает. Известно, почему мы здесь…

Отец бросил на мать взгляд, полный ненависти.

– Я же говорил тебе, ни в коем случае…

– Мама мне ничего не говорила. Я сам все узнал. – Нортон посмотрел отцу в глаза. – Это Донна запретила вам говорить мне правду. Она приказала ничего не говорить. Это ведь Донна сказала, что вы ничего не должны нам говорить, правильно?

Отец неохотно кивнул.

– От нее исходит зло!

– Знаю! От всего Дома исходит зло!

– Нет, Дом тут ни при чем.

Все это время Даррен, Белла и Эстель молчали, и Нортон оглянулся на них. Брат и сестры перепугались, однако особого удивления не было, словно сбылись их худшие опасения.

– Ей нравятся кровавые игры, – тихо повторила Белла.

– Да, – устало кивнул отец. – Нравятся.

Все заговорили разом. В первый и единственный раз Нортон, родители, брат и сестра говорили, как говорят семьи в кино и по телевизору – открыто, искренне, – и это принесло облегчение. Нортону казалось, что с его плеч сняли огромную тяжесть; он узнал, что Донна приставала ко всем, предлагала себя отцу и матери, навязывалась в подруги брату и сестрам.

И только он один клюнул на приманку, и хотя остальным было все известно, хотя Донна буквально хвасталась им, они не сказали ему ни слова и даже не говорили об этом между собой. В такой семье, в такое время и в таком месте говорить о подобных вещах было просто не принято. И именно эта замкнутость вкупе со слабостью Нортона, вкупе с его глупостью, воспламенило ситуацию, приведя к неотвратимому концу.

Остается ли такой конец по-прежнему неотвратимым?

Точно сказать Нортон не мог, однако ему казалось, что теперь это уже не так. Ему было хорошо, он чувствовал себя свободным, как никогда прежде ощущал близость своих родных, и хотя, возможно, это было не так, у него сложилось впечатление, что только за счет обсуждения, за счет того, что этот больной вопрос больше не замалчивался, они все вместе изменили ход событий, избежали повторения того, что произошло в предыдущий раз.

Так продолжалось несколько часов. Наконец мать зевнула, убрала крючки в корзину, свернула шаль, которую вязала, и сказала:

– Пора укладываться спать. Полагаю, для одного вечера с нас достаточно шокирующих откровений.

Уставшие дети, кивнув, встали и без уговоров разошлись по своим комнатам.

Отец также встал и протянул руку Нортону. Тот ее крепко пожал. Он не мог вспомнить, чтобы когда-либо прежде пожимал отцу руку, и этот жест как ничто другое в жизни помог ему почувствовать себя взрослым.

– Мы обязательно разыщем эту Донну, – заверил его отец. – Все вместе. И тогда решим, как быть.

Нортон кивнул. Он сам смертельно устал. Пожелав родителям спокойной ночи, вышел из гостиной, прошел по коридору к прихожей и стал подниматься по лестнице к себе в комнату. Непривычное ощущение бесконечного пространства, мучившее его прежде, исчезло, и Дом казался приветливым и уютным, не пугающим и чуждым, а… домашним.

У Нортона еще не хватало духа принять душ, но он все-таки вошел в ванную, чтобы вымыть лицо. Из крана потекла густая красная вода, которая, несомненно, должна была показаться ему кровью, однако она пахла как обычная вода и стекала по его рукам, не оставляя пятен. Склонившись над раковиной, Нортон плеснул водой себе в лицо, наслаждаясь ее освежающей прохладой.

Заснул он счастливым.

Марк открыл глаза.

И обнаружил, что сидит на крыльце.

Была ночь. К северу во мраке пустыни подобно маяку светился оранжевый полукруг – огоньки Драй-Ривер. Были и другие огни, обособленные, разбросанные по всей равнине на юг, восток и запад: соседние ранчо. В небе не было луны, но Марк различил в россыпях звезд знакомые созвездия.

На качелях напротив сидели его родители, склонив друг к другу головы, и медленно покачивались взад и вперед. На последней ступеньке крыльца, справа от Марка, сидела Кристина.

Семья собралась вместе.

Неразрешенные вопросы.

Прищурившись, Марк посмотрел на остающееся в тени лицо сестры, но хотя единственным источником освещения был бледный квадрат света, падающего из окна гостиной шагах в десяти в стороне, он отчетливо разглядел Кристину и понял, что здесь она еще ребенок – та самая девочка, которую он знал, – а не та Кристина, которую он недавно встретил.