Дом - Бентли Литтл

– Мне по-прежнему больше всего нравится в задницу.

У Марка не было ни малейшего желания совокупляться с нею в любой позе, в любом виде, зато ему очень захотелось что есть силы пнуть ее ногой. Мысль о том, как его ботинок ударяет ее в зад, опрокидывает, прогоняет улыбку с ее лица, делает ей больно, заставляет заплатить за все, что она сделала, показалась ему очень соблазнительной, однако он понял, что на самом деле ничего этим не добьется. На самом деле девочке – чем бы она ни являлась – больно не будет, а он тем самым только выдаст себя, раскроет свои истинные чувства.

А это, наверное, самое опасное, что он только может сделать.

Поэтому Марк не двинулся с места, равнодушно глядя на девочку, а та непристойно рассмеялась – издав грязный отвратительный звук, соблазнительный и в то же время презрительный, многообещающий и в то же время пренебрежительный. Она выставила свои ягодицы, но он, развернувшись, направился обратно к Дому, и всю дорогу его сопровождал ее омерзительный хохот.

Марк дождался возвращения родителей на кухне.

Отец и мать вошли, держа в руках сумки с продуктами.

Марк собрался с духом.

– Мам, пап, нам нужно поговорить.

Переглянувшись, родители посмотрели на него. Ответил отец:

– О чем, сынок?

– О Доме.

– Мне нужно разгрузить мешки с кормом. Я полагал, ты мне поможешь…

– О девочке.

И снова родители переглянулись между собой.

– Садитесь. – Марк указал на стулья, пододвинутые к кухонному столу.

Они начали разговор.

Марк не стал давить на отца расспросами про девочку, но рассказал о том, что произошло с ним в коридоре, дав ясно понять, почему у него возникло желание бежать, покинуть дом. Он объяснил, что именно этого хотела она. Она хотела ослабить Дом, хотела разделить семью, хотела выгнать их отсюда.

– Но я ей не поддамся, – закончил свой рассказ Марк. – Я вас люблю. Люблю вас обоих.

– Я тоже тебя люблю, – заверила его мать.

Отец молча кивнул и накрыл его руку своей.

Марк заплакал. Слезы застилали ему взор, он зажмурился и принялся тереть глаза, а когда открыл их, в кухне никого, кроме него, не было. Окно осталось, но за ним не было ни террасы, ни курятника, а только белая пелена тумана, и он понял, что вернулся назад.

Ощутив затылком тепло, Марк вздрогнул от неожиданности и обернулся, но это была Кристина. Сестра стояла рядом и улыбалась.

– Ты поступил правильно, – сказала она. – Ты поступил замечательно.

– Значит, все разрешилось? – криво усмехнулся Марк.

– Ты по-прежнему испытываешь к родителям неприязнь?

– Нет.

– Тогда, наверное, все разрешилось.

Кристина заключила его в объятия, и он ощутил тепло солнечного света, однако ему показалось, что он услышал донесшийся откуда-то из белизны за окном непристойный смех, – и он не смог сказать, были ли эти звуки рождены у него в сознании.

Оторвавшись от брата, Кристина смерила его взглядом.

– И еще одно, – сказала она.

– Что именно? – глядя ей в глаза, спросил Марк.

– Ты должен разыскать эту стерву, – сказала сестра, – и убить ее.

Дэниел вышел следом за Донин из дома под дождь. Преграды, которые помешали бы ему покинуть здание, отсутствовали, и, оказавшись на улице, он ощутил прохладу, ощутил ветер, ощутил капли воды на коже. Воздух даже пах так, как пахла во время грозы улица, на которой он жил, и именно эти тактильные ощущения больше, чем что бы то ни было, уничтожили мысль о том, что на самом деле это не его дом, что все это не происходит в действительности.

– Куда мы направляемся? – спросил Дэниел.

– Кое-кого повидать.

– Я же тебе сказала: ты должен довериться мне.

– И тогда ты оставишь Тони и Марго в покое?

– Как мы договорились.

Дэниел пересек следом за девочкой маленький дворик и вышел в ворота на тротуар. У стены собралась шайка крутых подростков, жмущихся друг к другу, чтобы защититься от дождя. Слишком крутые, чтобы воспользоваться зонтиками, они тем не менее были недостаточно круты, чтобы не надеть теплые куртки. Похоже, ребята кого-то ждали.

Подумав про оставшихся в доме Марго и Тони, Дэниел хотел было посоветовать этой шпане убираться куда подальше, найти другое место, но он понимал, что они не смогут его услышать.

Но тут Донин вышла вперед, повернула налево, подошла к подросткам и, к изумлению Дэниела, завела с ними разговор. Те обступили ее полукругом, склонив головы, чтобы лучше слышать.

Они ее слышали!

Самый высокорослый из них повернулся к Дэниелу, и у того екнуло сердце, когда он увидел под неестественными, невозможно густыми волосами безумные багровые глаза. Существо улыбнулось, раскрывая чересчур большой рот, заполненный крошечными заостренными зубами.

Дэниел сообразил, что девочка обвела его вокруг пальца. Подставила.

Развернувшись, он побежал было назад к дому, однако на полпути его остановил другой невидимый барьер, который раскровянил ему губу и нос и швырнул на землю.

– Убейте его! – крикнула оставшаяся на тротуаре Донин. – Убейте его!

Оглушенный, Дэниел не успел даже подняться на ноги, как банда его окружила. Он понял, что эти создания из Потустороннего Мира: странные волосы, странные лица, глаза невероятного цвета. Дэниел попробовал было лягнуть ближайшее существо, однако то без труда увернулось, и они разом набросились на него. Его били кулаками и ногами, царапали, но он был занят только тем, чтобы защитить лицо и живот, и плохо соображал, что происходит.

Затем его подхватили сильные руки, подняли в воздух, и его начали кусать.

Дэниел завопил, чувствуя, как клыки впились ему в руку; как острые, словно бритва, зубы сорвали мягкие ткани с его щек. Боль была невыносимая, немыслимая. Острые зубы прокусили бедро, и из бедренной артерии забил фонтан крови.

Ухмыляясь, Донин наблюдала за тем, как его пожирают живьем. Дэниел видел ее сквозь боль, сквозь обступившие его лица, сквозь кровь, и если б ему предоставили возможность исполнить свое последнее желание, он убил бы ее.

Однако возможность исполнить последнее желание ему не предоставили.

Дэниел чувствовал, как его тело умирает, чувствовал, как жизнь внутри угасает. Сердце прекратило перекачивать кровь, головной мозг перестал функционировать, но за шоком и болью пришло облегчение, уменьшение тяжести: это его душа освободилась от вмещавшей ее плоти и невесомая взмыла в воздух. Этот переход от жизни к смерти не стал перерождением; мысли Дэниела не прерывались, в сознании не произошло никаких перемен. Скорее это было похоже на то, как если бы он сбросил тесные ботинки и остался босым. Или разделся и остался голым. Разница была исключительно внешней: потеря облачения – и только.