Дом в небе - Сара Корбетт

Нас продали Аль-Шабаб, в этом нет сомнений. У меня было ощущение, что я стремительно падаю в пропасть с крыши огромного небоскреба и нет ничего, ни одной мысли, за которую можно было бы уцепиться. Вниз, вниз, вниз – на бешеной скорости, лишь темнота мелькает по сторонам и по спине ползут мурашки.

И вдруг машина сбросила скорость и остановилась, точно попалась в сети, расставленные в темноте. Нас окружила целая толпа автоматчиков, человек сорок. Многие прятали лица в платках. Я знала, что так примерно и будет, но ощутила шок. Все повторялось снова. Я попробовала цепляться за открытую кем-то дверцу машины, но меня оттащили и повели на обочину, где стоял внедорожник с включенными фарами. Разучившись за десять месяцев передвигаться без кандалов, я споткнулась и упала. Тогда чьи-то руки подхватили меня и бросили на заднее сиденье. Я всхлипывала, визжала и отбивалась. Вокруг было очень шумно. Помню, несколько человек направили на меня автоматы. Найджела, который тоже пытался оказывать сопротивление, запихнули в машину с другой стороны. Двери захлопнулись.

– Не может быть, не может быть, – твердила я, – не верю.

Найджел сидел с выражением ужаса на лице.

В машине были уже новые люди – двое впереди, один сзади. Вдруг произошла странная вещь – мое обоняние уловило слабый, давно забытый, но такой знакомый запах: запах сигаретного дыма. В машине сидел курильщик. Догадка вспыхнула в моем объятом паникой сознании. Это не фундаменталисты. Те не курят. Это не Аль-Шабаб.

У окна появился сомалиец с телефоном возле уха. Он наклонился и внимательно посмотрел на нас широко расставленными карими глазами, как у актера Моргана Фримена. Сходство дополняли короткие седые волосы и борода. Он словно сошел с экрана кинотеатра прямо в сомалийскую пустыню. Увидев мое заплаканное лицо, он удивленно спросил:

– Почему ты плачешь? – и протянул мне телефон. – На, поговори со своей матерью.

И я услышала ее голос – так близко, как никогда раньше не слышала. Это был голос моей линии жизни.

– Алло, алло? – говорила мама. – Аманда, ты свободна.

То, что произошло дальше, было совершенно невероятно и вместе с тем очень живо. Оказалось, что наши похитители передали нас группе посредников, а они – человеку, которого мы прозвали Морган Фримен. Он был членом сомалийского парламента, и ему платила фирма АКЕ, нанятая нашими родителями. В течение нескольких недель он и Джон Чейз, директор АКЕ, общались по телефону. Морган Фримен помог передать выкуп в шестьсот тысяч долларов из Найроби в банковский киоск в Могадишо, что и было осуществлено утром того дня. Квитанцию на деньги получила группа племенных старейшин, с которыми опять же договорился Фримен. В стране, где нет ни полиции, ни армии, где никто не подчиняется правительству, эти старейшины представляют единственную доступную власть. После подтверждения, что мы живы и находимся в безопасности, старейшины обналичили деньги и передали их похитителям – за вычетом того, что заплатили другим вооруженным бандам и оставили себе. В Сомали никто не работает бесплатно.

Согласно плану, мы должны были сразу ехать в аэропорт Могадишо, где ждали два сотрудника АКЕ, оба бывшие спецназовцы, – один из ЮАР, второй из Новой Зеландии, – чтобы доставить нас в Кению. Однако Морган Фримен допустил большой просчет, заранее не поставив в известность охрану, то есть миротворцев Африканского союза, что мы ночью будем двигаться по шоссе в направлении аэропорта, который в этот час уже закрыт. И стоило нам появиться на дороге, как военные открыли по нам огонь. Мы были вынуждены вернуться в город. Пусть я поговорила с мамой, пусть наши похитители остались далеко позади, мы по-прежнему находились в Сомали, среди вооруженных незнакомцев. Я до конца не верила, что мы свободны.

Через некоторое время машина остановилась у высоких ворот. Морган Фримен вышел и позвал нас.

– Идем, идем, – говорил он, указывая на дверь в воротах, – быстрее.

Мои ноги были как два бесчувственных пенька. Ходить я почти разучилась, не то что бегать. Прежде чем добраться до этой двери, я два раза упала. Мы с Найджелом, который тоже шатался и спотыкался, поддерживали друг друга.

За дверью был сад, идеально подстриженный кустарник и открытый ресторан на веранде. За пластиковыми столиками сидели сомалийские бизнесмены и вкушали ужин под звездами. Морган привез нас в гостиницу, где можно было переночевать, чтобы утром – когда станет безопаснее – ехать в аэропорт.

Увидев нас, ковыляющих мимо, бизнесмены на веранде разинули рот. Морган Фримен провел нас в вестибюль и затем в пустой танцевальный зал, где усадил на мягкий красный диван посередине.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – твердил он.

На стенах были изображения Мекки и арабские письмена. В зал тотчас набились люди. Кто-то пытался пожимать нам руки. Нас спрашивали по-английски, не мы ли те иностранцы, что сбежали от похитителей – видимо, слухи о нашем побеге разлетелись по всему Сомали. Несколько человек представились членами Переходного правительства. Многие возбужденно говорили по телефону, докладывая о нас знакомым и родственникам.

– Тут вы в безопасности, – повторял администратор.

Он предложил мне снять хиджаб, но я не решилась. Когда перед нами материализовался официант в форме, держащий на подносе две запотевшие бутылки кока-колы, мы с Найджелом молча таращили глаза, не осмеливаясь взять их. После полутора лет в неволе, когда каждый ваш шаг контролируется, первая встреча с независимостью может ошарашить.

Мы отвыкли и боялись вести себя, как принято на Западе. «Аллаху акбар, – говорили мы в ответ на поздравления с освобождением. – Иншалла, мы скоро поедем домой». Наконец, администратор отвел нас в номера дальше по коридору. Видя страх и неуверенность на наших лицах, он все время повторял, что у него родственники в Америке, будто это должно было нас успокоить. Он дал нам чистые полотенца, мыло, зубные щетки и зубную пасту. Мне он принес пахнущее свежестью платье с цветочным рисунком, которое позаимствовал у жены.

В номере я почувствовала себя пришелицей, впервые посетившей чужую планету. Над головой вращался вентилятор. На двуспальной кровати лежали две подушки, напротив стоял маленький телевизор. На окнах были шторы! Повернув дверной замок, я еще, на всякий случай, подперла дверь тумбочкой. В ванной я долго крутила краны, не веря, что из них течет настоящая вода. Когда я сняла серое платье, которое мне дали тюремщики всего несколько часов назад, и впервые за полтора года увидела себя в большом зеркале, мне стало худо от увиденного. Плоти у меня не было – был скелет, обтянутый иссиня-восковой кожей. Волосы, непривычно длинные, темные, сбились в колтуны. На лодыжках темнели малиновые ссадины, оставшиеся после кандалов. Я почти не узнавала себя.

В душе я пустила самую горячую воду и принялась яростно тереть тело мочалкой. Я очень спешила, помня о том, что эта роскошь может в любой момент закончиться, а в сознании у меня шел бесконечный спор.