Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

А я-то думал, с этим покончено, Хомяк.

Но потом на ум отчего-то приходит Фелипе, тот самыйсимпатичный, пусть и немолодой, бразилец. Он очень милый, этот Фелипе. Считаетменя молодой и красивой и говорит, что я прекрасно отдохну на Бали. И ведь онправ. Я должна расслабиться и развлечься. Но сегодня утром мне почему-тоневесело.

Все потому, что я разучилась общаться с мужчинами.

— Почему жизнь такая? Ты понимаешь? Я — нет. Вайанрассуждает о жизни.

Я снова у нее в ресторане, поглощаю вкуснейший и питательныйособый мультивитаминный ланч в надежде, что это избавит меня от похмелья итревожных мыслей. Армения, наша подружка из Бразилии, тоже недавно заходила ивыглядела как обычно: словно по пути сюда заглянула в салон красоты, а до этогопровела выходные в спа. Малышка Тутти сидела на полу и рисовала домики, впрочемкак всегда.

Вайан только что прослышала, что контракт на арендупомещения, где находится ее лавка, подлежит продлению в конце августа, то естьчерез три месяца. А это значит — ей поднимут ренту. И скорее всего, им с Туттиснова придется переезжать, так как остаться здесь будет не по карману. Но вбанке у нее всего пятьдесят долларов, и куда переезжать — нет ни малейшегопредставления. Тутти снова придется бросить школу. По балинезийским меркам —совершенно негодная жизнь.

— Почему люди вечно страдают? — вопрошала Вайан.Она не плакала, всего лишь устало задавала простой вопрос, на который не былоответа. — Почему все должно повторяться снова и снова, без конца, безпередышки? Сегодня ты работаешь не покладая рук, но завтра опять должнаработать. Сегодня ты ешь, но на следующий день голодна опять. Находишь любовь —она уходит. Человек рождается ни с чем — у него нет ни часов, ни даже майки.Трудится, но умирает тоже ни с чем — ни часов тебе, ни майки! Сегодня ты молод,завтра — стар. И как бы усердно ни работал, старости нельзя избежать.

— А ты на Армению взгляни, — пошутила я. —Она-то не стареет.

— Это потому, что она — бразильянка!

Вайан, кажется, начала понимать, как устроен мир. Мы хоромрассмеялись, но то был смех висельника, — в обстоятельствах жизни Вайан наданный момент не было ничего смешного. Факты говорят сами за себя: одинокаямать с ребенком, развитым не по годам; собственное дело, которое едва позволяетсводить концы с концами, угроза оказаться на улице без гроша в кармане. Куда ейидти? Очевидно, что не в дом бывшего мужа. А семья Вайан занимается выращиваниемриса и живет в глухой деревне на грани нищеты. Если она отправится жить к ним,ее врачебной практике в городе конец — пациенты попросту не смогут ее найти. Иуж точно не стоит рассчитывать, что с деревенским образованием Тутти сможетпоступить в ветеринарный колледж.

А потом я узнала еще кое-что. Помните двух робких девчушек,которых я заметила в первый день, когда те прятались в кухне? Выяснилось, чтоэто сиротки, удочеренные Вайан. Обеих зовут Кетут (это чтобы внести еще большуюпутаницу в повествование), а мы называем их Кетут Большая и Кетут Маленькая.Несколько месяцев назад Вайан увидела их на рынке, голодных и просящихмилостыню. Их бросила там женщина, словно сошедная со страниц романаДиккенса, — вероятно, их родственница, организовавшая мафиюдетей-попрошаек Каждое утро она высаживала осиротевших детей на различныхрынках Бали, заставляя их клянчить деньги, а вечером сажала в фургон, забиралавыручку и отвозила в какую-нибудь лачугу переночевать. Когда Вайан нашлаБольшую и Маленькую Кетут, те не ели несколько дней, кишели вшами ипаразитами, — короче, полный набор. По расчетам Вайан, младшей должно бытьоколо десяти лет, а старшей — тринадцать, но сами они не в состоянии назватьсвой возраст и даже фамилию. (Маленькая Кетут знает лишь, что родилась в одингод с «большим поросенком» в ее деревне, однако это не помогло нам установитьточную дату.) Вайан взяла сироток к себе и стала заботиться о них так же нежно,как о своей Тутти. Все четверо спят на одном матрасе в единственной спальне за магазином.

Каким образом одинокая мать с Бали, которой грозитвыселение, нашла в себе мужество принять в дом двух бездомных сирот? Этотпоступок опрокинул все мои прежние представления об истинной глубинечеловеческого сострадания.

И мне захотелось им помочь.

Вот что это было. Та странная дрожь, что пробрала меня докостей после первой встречи с Вайан. Мне захотелось помочь этой одинокойматери, ее дочке и двум приемным сироткам. Выбить им теплое местечко в лучшейжизни. Просто тогда я еще не понимала, как это сделать. Но сегодня, когда мы сВайан и Арменией обедали, по привычке то говоря друг другу комплименты, топодкалывая, я взглянула на Тутти и заметила, что та делает что-то странное. Онаходила по лавке кругами, держа на поднятых ладошках маленькую квадратнуюкерамическую плитку ярко-голубого цвета и пела что-то вроде мантры. Я наблюдалаза ней, желая узнать, что будет дальше. Тутти долго играла с плиточкой,подбрасывала ее в воздух, что-то нашептывала ей, пела, толкала перед собой, какигрушечную машинку. Наконец она уселась в тихом углу с закрытыми глазами истала гудеть себе под нос, словно отгородившись от мира таинственной невидимойстеной.

Я спросила Вайан, что она делает. Та объяснила, что Туттинашла плитку на стройке многозвездочного отеля в конце улицы и прикарманила ее.И с тех самых пор то и дело твердила: «Может, когда у нас однажды будет свойдом, пол в нем можно будет выложить вот такой красивой синей плиточкой?»Теперь, добавила Вайан, Тутти частенько усаживается на крошечный голубой квадратики может сидеть так часами, закрыв глаза и притворяясь, будто находится всобственном домике.

Ну что тут сказать? Когда я услышала эту историю, взглянулана ребенка, сидящего на маленькой голубой плитке в состоянии глубокоймедитации, все решилось само собой.

Я извинилась перед подругами и вышла на улицу, чтобыпокончить с подобной несправедливостью раз и навсегда.

Однажды Вайан сказала, что когда она лечит пациентов, топревращается в открытый канал, по которому течет любовь Господа, и в такие моментыона совершенно перестает думать о том, что нужно делать дальше. Разумостанавливается, интуиция обостряется, и все, что нужно, — открытьсяпотоку божественной сущности. «Как будто порыв ветра уносит мои руки», —говорит Вайан.

Тот самый порыв, наверное, и вынес меня в тот день из лавкиВайан, разогнал похмельное смятение по поводу того, готова ли я снова начатьходить на свидания или не готова, и привел в ближайшее интернет-кафе, где ясела и написала — легко, с первой попытки — письмо с просьбой сделатьпожертвования. И разослала его всем своим родным и знакомым по всему свету.

В письме я написала, что в июле у меня день рождения и мнеисполнится тридцать пять. Что нет ничего в этом мире, в чем я нуждалась бы ичего хотела, и жизнь моя никогда еще не была столь счастливой. Будь я сейчасдома, в Нью-Йорке, то наверняка бы планировала глупую шумную вечеринку в честьдня рождения и заставила бы всех явиться. Всем пришлось бы покупать подарки,приносить с собой бутылки вина, и праздник обошелся бы в абсурдно великуюсумму. Однако, объяснила я, есть гораздо менее затратный, но более приятныйспособ отпраздновать этот юбилей. И попросила всех моих друзей и родных сделатьблаготворительный взнос, чтобы помочь женщине по имени Вайан Нурийаси купитьдом в Индонезии, где она могла бы жить со своими детьми.