Сладкая горечь - Стефани Данлер

На 16-й я постояла у витрины ресторана, мне хотелось посмотреть, выглядит ли он иначе. Цветочница дирижировала своим ботаническим оркестром, а за спиной у нее уже снимали со столов стулья. Стайка официантов слетелась к бару, где Паркер готовил эспрессо. Сколько всего я принимала как должное, например, свою радость, что каждый день вхожу в эти двери, что совершаю обход, со всеми здороваясь, – даже в те дни, когда никто не откликался. Цветочница выбрала ветку сирени. Этот запах преследовал меня с тех самых пор, как я вышла из вагона: льнущий, тяжелый, человеческий, а еще нежный, незрелый, как «Совиньон Блан» из холодного климата. Это же полный круг, верно? Научись распознавать цветы и плоды, чтобы говорить о вине. Научись улавливать запах вина, чтобы говорить о цветах. Чему еще я научилась помимо бесконечных отсылок? Что я знала о самом предмете? Разве не наступила весна? Разве деревья не встряхнулись, не аплодируют ей зеленью? Разве не об этом ты мечтала, Тесс, когда села в машину и уехала из дома? Разве ты сделала это не для того, чтобы найти мир, в который стоит влюбиться, и наплевать, любит ли он тебя в ответ?

От сирени пахло преходящестью. Сирень умеет появляться и уходить.

– Мы волновались, – сказала Ари.

– Я приходил и звонил тебе в дверь, – сказал Уилл.

– Я пообещал позвонить в полицию, если ты сегодня не объявишься, – сказал Саша.

Перемены после ремонта оказались незначительными. Под баром у нас появились новые мойки.

Шла дневная смена, и разговаривала я мало. Мои мозги словно бы застряли в изоляции моей прогорклой отвратительной комнаты. Я была непоколебима.

Они пришли не вместе, хотя, наверное, они никогда вместе не приходили. Первой появилась Симона. Я пошла в раздевалку и села на стул в уголке. Плана у меня не было никакого, но, войдя и увидев меня, она не удивилась, и это натолкнуло меня на мысль, что они следуют какому-то сценарию, которого я пока не понимаю.

– Какое облегчение, что с тобой все в порядке, – сказала она.

– Я жива.

Она ошиблась, набирая комбинацию шкафчика. Я видела, что ей пришлось нажимать кнопки дважды.

– Твои сообщения я получила с большим запозданием, – сказала она. Вероятно, впервые в жизни она первой нарушила молчание. – Так поздно ночью я телефон не проверяю.

– Разумеется.

– Я очень волновалась.

– Я так и поняла.

– Я послала тебе СМС в ответ.

– У меня телефон сломан.

– Тесс. – Она повернулась ко мне лицом. Она застегнула свои «полоски» и стянула джинсы. В гигантской рубашке она смотрелась клоунски.

– Я очень много не знаю. Я это приняла. Такова жизнь, верно? Но вы-то, ребята, что обо мне знаете? А ведь я честный человек, мне скрывать нечего.

– По-твоему, кто-то поступал нечестно?

– По-моему, вы оба так далеко зашли, что уже не знаете, что такое честность.

– Ах, идеализм юности.

– Перестань. – Я встала. – Хватит, я знаю, кто ты.

– Вот как?

– Ты калека. – Я сама удивилась, какими точными показались эти слова. – Тебе нет дела ни до кого, кроме себя самой. А на него тебе вообще наплевать.

Она помолчала.

– Возможно, – сказала она и продолжила одеваться.

– Возможно?! Ты думаешь, что я дура. А вот и нет. Я просто хочу надеяться.

Перейдя к зеркалу, она достала косметичку. Я посмотрела, как крем ложится на темные круги у нее под глазами. Она втерла матирующую пасту в морщинки у глаз. Она опустила подбородок, чтобы подвести ресницы. Почему я никогда не замечала, какие хмурые у нее глаза? Ярко-красной помадой она пользовалась, чтобы отвлечь от них внимание.

– Ты наделена редкой, повышенной чувствительностью, – сказала она. – Как раз этот дар делает из людей художников, виноделов, поэтов. Однако… – замолчав, она поморгала, чтобы ресницы разошлись. – Тебе не хватает самоконтроля. Дисциплины. А как раз они отличают искусство от эмоции. Я действительно сомневаюсь, что сейчас у тебя хватает разума, чтобы истолковать собственные чувства. Но я не считаю тебя дурой.

– Господи боже, это просто чудесно.

– Это правда. Принимай как есть.

– Вы оба любите это повторять. Вы любите правду, когда она относится к другим.

– Я никогда не лгала тебе, Тесс. Я удерживала его от тебя сколько могла. Я ясно дала тебе понять, с чем ты имеешь дело…

– Это ненормально, Симона. Ненормально, что вы вот так уезжаете вдвоем, даже не потрудившись сказать мне. Это неправильно.

– Мы с Джейком не путешествовали вместе целую вечность, давно пора…

– Я что, правда такая угроза?

– Не обольщайся.

– Почему бы тебе просто не забрать его? – взорвалась я. – Просто забирай его!

Повернувшись ко мне, она отчетливо произнесла:

– Ох, маленькая, да он мне не нужен.

Я закрыла лицо руками. Ну, конечно! Ей нужен какой-нибудь мистер Бенсен, какой-нибудь Юджин, который унесет ее в высший свет, на который она всегда имела права, но куда никогда не могла попасть. Не Джейк, который по нескольку дней кряду не менял белья, сам того не замечая. Она соблазняла и отвергала его с тех пор, как он был ребенком, и, разумеется, он на самом деле ей не нужен. Но глядя на нее – она проводила помадой по губам, проводила, проводила, а я все равно видела ее неподвижные печальные глаза, – я вдруг поняла, что те мужчины ушли, и он – все, что у нее есть.

– Мне тебя жалко, – сказала я. Мой голос утратил всяческую уверенность.

– Это тебе меня жалко? – Когда она повернулась, меня поразила враждебность ее улыбки, мне вспомнились боксеры в «Парковке».

– Да подавись ты своим усердием! И своим самоконтролем, и своим цинизмом, замаскированными под профессионализм, и своими жалкими нереализованными амбициями. Ну, честно, Симона, что, черт побери, ты собираешься делать? Ты сама признаешь правду или им придется отправить тебя на пенсию? Ах да, наверное, мы никогда не узнаем, ведь всех нас тут не будет.

Яд поднялся в ней навстречу моему. Я упивалась, видя, как она готовится к броску, и была к нему готова, готова ко всему, что она в меня швырнет, – ведь время на моей стороне. Она не в силах меня ранить, я молода, полна жизни…

Дверь открылась, и на пороге возник Джейк. Мы обе повернулись к нему. Он моргнул, явно ошарашенный увиденным.

– Ну вот, все в сборе, – сказала я.

Он переводил взгляд с нее на меня и обратно. Симона вышла, грохнув за собой дверью. Я ясно видела, что Джейк только-только проснулся. Его глаза еще не привыкли к свету, в них еще оставался налет чего-то: может, чувства, может, действия таблеток, может, сна. Он протянул ко мне руку, и я пошла бездумно.

– Я тебя искал, – сказал он.