Сладкая горечь - Стефани Данлер

– Я слышал про ваше заведение. Безумие чертово! Если бы нас закрыли…

– Нас не закрыли, мы по собственной воле остановили обслуживание, чтобы произвести ремонт…

– Стив горло бы нам перегрыз. Я хочу сказать, я опрометью бросился бы за дверь и не оглядывался.

– Владелец зашел.

– Вот черт! Кого уволили?

– Никого.

Мне вспоминались благоговение, тишина, и я снова увидела, как он молитвенно сводит руки, чтобы нас успокоить, и сама успокоилась.

– Он думает, мы замечательные.

Мэнни покачал головой.

– Ты что, «Кул-эйда» обпилась?

Я кивнула. Мир вокруг как будто стал чуточку лучше.

– Я люблю лимонад.

Прислонившись к подоконнику, я отхлебнула пива. Погода стояла шизофреническая, то мягкая, то бешеная, как вода, пробивающая дамбу.

– Из Огайо, – сказала я. – Спасибо, что спросил.

– У меня там родня.

– А вот и нет.

– А вот и да, nina, у меня повсюду родня. Кстати сказать, мой кузен за мной заедет, у нас кое-какие дела. Но он торгует первоклассным дерьмом.

– Заманчиво. Но, думаю, наконец, я становлюсь счастливой. Думаю, я оседлала жизнь – вот прямо тут, на этом подоконнике. Не хочется шевелиться.

– Ты уверена? Ты где со своим мужиком встречаешься? Можем тебя подбросить.

– С моим мужиком?

Джейк – это зыбучие пески. Несколько часов назад я намеревалась поговорить с ним спокойно, рационально: может, он еще не купил билеты, может, он не уедет на весь месяц, может, я смогу с ними встретиться. Но все полетело в тартарары. Мужчина, которому я целиком и полностью посвятила себя, уезжал с другой женщиной, а я была так чертовски слепа и терпима, что они решили, будто я не в обиде. Или им просто все равно… Наконец-то факты, не окрашенные погодой, голосами или видениями, у меня в голове. Это была самая большая свобода, какую я ощущала за много месяцев.

Я ничего не хотела – ни выпивки, ни дорожки кокса, ни поесть, я даже двигаться не хотела. Город спит, окна темны и улицы пусты. Нью-Йорк видит о нас сны. Безумные сомнамбулы, мы смотрим, как ночь меняет оттенки, и неспешно движемся к собственному исчезновению с восходом.

Я отпила еще пива и из дальнего далека услышала голос Уилла:

– Это не твое пиво, Тесс.

Он стоял по ту сторону подоконника, в уютном баре и в руке держал непочатый бокал.

– Я тебя не слышу, – ответила я.

Я протянула руку, чтобы коснуться стекла межу нами. Но вместо этого коснулась его лица.

– Ты в порядке?

Он схватил меня за руку. На меня снова обрушились все события вечера. Ноги у меня подкосились, и я рухнула на пятую точку.

– Отлично.

Руки Уилла, руки Мэнни… Меня поднимают…

– Хватит с меня мужских рук!

– Пойдем внутрь, – предложил Уилл.

Я заизвивалась, но его рука точно приклеилась к моей спине.

– Ты на восток едешь, Мэнни?

– С ним ты не поедешь, – отрезал Уилл, и теперь его рука приклеилась к моему плечу. – Ты с ума сошла? Нельзя садиться в машину с пушером.

– Не будь расистом, Уилл. И, пожалуйста, оставь меня в покое. Я еду на восток.

– Donde, nina?[48]

– Девятая между Первой и А.

Не успела я это произнести, как подъехала черная машина с тонированными стеклами. Мэнни подошел к ней, и опустилось переднее стекло. Выдернув через открытое окно бара сумочку, я убрала в нее пиво.

– Эй, кузен Мэнни, – крикнула я. – К дому Симоны, пожалуйста.

Открыв дверцу, я забралась внутрь с изумительной грацией.

V

Выблевывать по большей части воду. Выблевывать кусочки свернувшейся пищи с водой. Выблевывать жижу себе на колени. Блевать себе в сумочку. Мужчины орут. Красные и зеленые огни нарывают за окном. Сила гравитации вместо ремня безопасности. Лицо врезается в спинку сиденья. Стараешься удержаться, но тебя швыряет, как куклу.

Надо отдать им должное, они высадили меня именно там, где я просила, и дали нюхнуть первоклассного дерьма. Перед рубашки – мокрый. Тротуар то ли выгнутый, то ли вогнутый. Когда, выйдя из машины, я попыталась встать, ноги у меня подкосились.

– Не вини себя, Мэнни. – Утешая его, я чувствовала, что у меня все под контролем. – Я пару раз сделала неудачный выбор, не твоя вина.

Мэнни и его кузен унеслись с ревом покрышек, а я прислонилась к стене. Меня рассмешило, как скверно пахнет от моей рубашки. Какая-то пара сошла на мостовую, лишь бы меня обогнуть, и я рассмеялась еще громче. Я порылась в сумочке, и она оказалась насквозь мокрой. Я вытрясла из телефона пиво, и он – о чудо! – включился.

«Привет, Симона, – послала я СМС. – Это Тесс».

«Привет!!!»

«Ты сказала, мы можем поговорить».

«Я, собственно, снаружи. Если ты не против».

«Наверное, я в дверь позвоню, раз ты не отвечаешь».

«Ой, посмотрите-ка, чей это байк!»

«Привет, Джейк!»

«Может, ты просто попросишь его со мной поговорить, потому что я знаю, что он у тебя».

«Извини, я знаю, что для тебя уже слишком поздно. Ты старая».

«Я не злюсь из-за Франции. Подумаешь».

«Мы глупо поссорились, но это не страшно».

«Симона!!! Предупреждаю, я сейчас снова в дверь позвоню».

«О’кей, никто не отвечает, я еду домой».

«Извинись за меня перед Джейком, а еще скажи, что я его ненавижу, – в любом порядке».

«Извини, это снова я, я знаю, что вы дома».

«Я вижу его долбаный байк».

«Франция меня обидела».

«Я уезжаю».

«А еще мне жаль, что ресторан закрыли. Мне очень даже не все равно».

«Симона, если ты хороша в своем деле, в чем именно ты хороша?»

Помню липкий зеленый свет рекламы «Хайнекен» в окне «У Софи». Помню туалет и как моя рука соскальзывала всякий раз, когда я пыталась выложить дорожку. Помню мои глаза в зеркале. Помню, как кокс высыпался в раковину. Помню, как мне ляжку зажало между мусорной корзиной и стеной, когда я к ней привалилась. Помню чей-то язык и как не могла дышать. Помню мою щеку на шероховатом бетоне. Остальное – благословенная тьма.

Первый раз, когда я очнулась, это была скорее ложная тревога. Не сознанием, а скорее кожей поняла, что лежу в одежде, и я сунула руку в карман джинсов, где обычно держу таблетки, отломила еще от батончика ксанакса и проглотила. Рядом с кроватью – стакан воды, но я недостаточно прочухалась, чтобы за ним потянуться.