Сладкая горечь - Стефани Данлер

Во второй раз я очнулась на закате, которого не заслужила. И не только я, никто не заслужил его, кроме новорожденных, нетронутых, безязыких. Я не шелохнулась, лежала совершенно неподвижно, и потолок был фиолетовый. Я искала в себе признаков боли, неизбежного похмелья. Все как будто спокойно. Я сделала вдох поглубже, готовя тело к тому, чтобы сесть. Потолок стал розовым и покраснел. Окна были распахнуты настежь. Ветер разметал все до единой книги, бумажки, даже мою одежду. Холод стоял лютый.

Я шевельнула головой, вытянула шею, посмотрела вниз. Джинсы на мне. «Конверсы» сняты, но высокие носки на месте, – свидетельство внешнего вмешательства. Я не помнила, как попала в кровать или в квартиру. Я приподнялась еще немного.

Стыд зародился из копчика, и с ним поднялись по позвоночнику и ударили в основание черепа штыри боли. Я неохотно глянула на рубашку и застонала. Блевотина высохла, но кровь влажными пятнами заляпала перед и воротник. Местами она засохла, усеяла частичками, как от ржавчины, наволочку. Я коснулась носа, и на пальцах остались частички крови. К моей рубашке английской булавкой приколота записка: «Пожалуйста, пришли мне СМС, чтобы я знал, что ты жива. Твой сосед Джессе, 917-786-54-33». Я похлопала по кровати в поисках телефона. Телефон был мертв, под стеклом экрана – капельки пива. Даже от такого мелкого движения меня замутило. Я рванула в ванную, включила душ, и меня стошнило. Во мне почти ничего не осталось. Выжала я из себя только весьма удовлетворительные сухие рыгания. Моя первая связная мысль: «Вот черт, во сколько у меня сегодня смена?»

Если я могу с полным правом давать в чем-то советы, то, вероятно, по части похмелья. «Эдвил», марихуана и жирные сэндвичи на завтрак из бодеги не помогут, повторяю, не помогут. Не слушайте шеф-поваров – они заставят вас пить говяжий бульон пятидневной давности, или разогретые супы менудо, или хаш, или рассол из-под пикулей, или жрать бургеры из «Уайт-Кастл» в пять утра. Сплошные ошибки.

«Ксанакс», «викодин» или их опиатовые или бензедриновые собратья вроде «гейторейда» или «тамса», если их запить пивом, сработают. «Грязные танцы», «Принцесса-невеста» или сериал «Бестолковые» сработают. Рогалики иногда работают, но только если к ним нет ничего, кроме крем-сыра. Ты думаешь, тебе нужен подкопченый лосось, нет, он тебе не нужен. Ты думаешь, тебе нужен бекон, но нет, он тебе не нужен. Соль только усилит головную боль. Ты думаешь, тебе нужен «риталин», «эддеролл», мет, любые спиды. Нет, они тебе не нужны. Тебе будет хреново по меньшей мере шесть часов, так что главная цель – отключиться.

Тосты сработают. Но перед тем, как идти веселиться, выложи себе хлеб, большую бутылку энергетика, горсть таблеток, которые дают только по рецептам, и записку, кому звонить в чрезвычайной ситуации.

У меня ничего такого не было.

Где-то посреди ночи, пока я смотрела старый диск с «Сексом в большом городе» на моем побитом лэптопе (глаза у меня так заплыли, что почти не открывались), мое похмелье перешло в жар. Меня злило, что экран ходит ходуном, а потом я поняла, что это я трясусь. Мне было так жарко, что я сбросила сначала простыни, потом одежду. Потом меня бил озноб.

Поначалу мои простыни были жесткими, моя кожа – сухой и хрупкой. Я коснулась своего лба, и проступил пот. Подушки намокли. Потом снова поднялся и погнался за мной жар. Я не могла перевести дух. Я обшарила квартиру, но не нашлось ничего, даже ибупрофена.

Я надела зимнее пальто поверх пижамы и спрятала голову под шерстяной шапкой. Спускаясь по лестнице, цепляясь за перила и бормоча себе под нос, я думала про миссис Кирби. Когда я очутилась на улице, там было не так уж холодно. Пот бежал у меня по спине, по бокам, стекал от корней волос. До бодеги было два дома, но шла я туда сгибаясь пополам.

– А, это ты! – воскликнул владелец-пакистанец.

– Привет.

Я цеплялась за косяк. За прошедшие месяцы мы почти подружились.

– Помнишь, как приходила вчера ночью? – Он вышел из-за пуленепробиваемого стекла.

– Нет, сэр, не помню.

– Тебе надо быть поосторожней. Для молодых девушек вроде тебя тут небезопасно.

– Мне плохо, сэр.

– У тебя лицо все красное.

– Да, мне плохо. – Я постаралась подавить приступ головокружения. – Мне нужно лекарство.

– Тебе нужен отдых. Нельзя жить, как ты.

– Я не собираюсь больше так жить. – Он меня не понял. – Я отдохну, обещаю, отдохну, обещаю.

Перед глазами у меня все меркло, коричневело. Испугавшись, я села на стопку «Нью-Йорк таймс». Я услышала, как у меня вырывался звук, похожий на рыдание, но на лице у меня не было слез, только пот на висках, пот за ушами. Он положил руку мне на спину.

– Есть кому позвонить?

– Пожалуйста, мне просто нужно лекарство. У меня жар, и я одна. Мне нужно такое, какое мама бы дала.

Он крикнул кому-то в подсобку, и вышла его жена, которая посмотрела на меня как на уголовницу. Он заговорил с ней на незнакомом языке, а я делала перерывы перед каждым вдохом, убеждая себя, что еще жива. Женщина обошла магазинчик, собирая необходимое: ибупрофен, вода, коробка соленых крекеров, два яблока, консервированный чечевичный суп. Она сняла с полки пузырек жидкого средства от кашля «никуил», посмотрела на меня оценивающе и поставила его назад. Вместо него она принесла капсулы в индивидуальной упаковке.

– Только две, – твердо сказала она.

– Ваши девочки – хорошие девочки. Он так ими гордится, – сказала я ей.

Он много раз показывал мне их фотографии. Старшая заканчивала школу в Квинсе и подала документы в колледж «айви лиги». Я не могла принять жалость его жены, когда та протянула мне пакет с лекарствами и не спросила денег. Я приняла, потому что забыла взять из дома кошелек.

– Простите, – сказала я. – Этому нет оправдания.

Не знаю, сколько времени у меня ушло, чтобы добраться домой. Я думала, может, лучше упасть и дождаться, чтобы приехали полицейские и отвезли меня в больницу. Я подумывала, не закричать ли во весь голос: «Кто-нибудь, пожалуйста, позаботьтесь обо мне!» Я шла, прижимаясь к опущенным стальным жалюзи, я несколько раз садилась на асфальт. Улицы были пустынны. Тут была только я. Поэтому я сказала, вот черт, это только я. Чертыхаясь и рыгая, я вскарабкалась наверх. Я приготовила мятный чай, который мне дали в бодеге. Я обернула лед бумажными полотенцами и приложила ко лбу, а когда упаковка стала теплой, вернула ее в морозилку. Меня трясло, я потела, я плакала, я обхватывала себя руками, я бормотала в полусне.

В таком духе прошло два дня.

«Ты знаешь, кем я была? Ты знаешь, как я жила?»

Этот рефрен крутился у меня в голове, пока я ехала в поезде на дневную смену. Из заляпанных грязью окон на меня смотрело исхудалое лицо, зато меня наполняла искрящаяся ясность. Рефрен был из стихотворения, которое я не могла вспомнить. Уж и не знаю, когда я начала цитировать стихи. Не знаю, когда начала, идя через фермерский рынок, игнорировать цветы.