Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина - Любовь Федоровна Воронкова

тараны ударили по стенам. Появились проломы. Македоняне лезли в проломы. Персы отбивали их… Дрались врукопашную. А внутри города взамен разбитой стены персы уже строили новую стену; персов было много, и нагромождение камней быстро росло.

Машины македонянам удалось отстоять. Лишь немногие сгорели. Персов загнали обратно в город. Убитые остались лежать у внешней стены.

В этой битве за машины Линкестиец сражался с отвагой отчаяния. Но при свете последней вспышки пламени Линкестиец внезапно увидел своего племянника, молодого Неоптолема, который дрался на стороне врага. Лицо Неоптолема было искажено ненавистью и залито кровью. Линкестиец видел, как Неоптолем, теснимый македонянами, взмахнул кинжалом и упал…

Пламя погасло, все исчезло во тьме. Битва продолжалась при скупых отсветах факелов. Линкестиец бросился было помочь Неоптолему, но опомнился и, простонав, остановился.

– Ты ранен? – спросил кто-то в темноте.

– Да, – ответил Линкестиец.

Утром среди множества убитых врагов, грудами лежавших у стены, Линкестиец увидел тело Неоптолема. Македоняне не узнали его. А Линкестиец не посмел узнать. Надо было похоронить племянника, надо было отдать ему погребальные почести. Но как? Царю донесут об этом: Неоптолем перебежчик, предатель!

Сердце Линкестийца сгорало от горя и страха. Становилось не под силу терпеть этот скрытый плен, не под силу жить под занесенным мечом Александра, готовым в любое время упасть на голову.

Наутро царь хоронил своих погибших воинов. Разрешил и врагам похоронить своих. Линкестиец видел, как унесли Неоптолема. Он облегченно вздохнул. Душа его племянника получит свое вечное убежище – могилу – и не будет, бесприютно тоскуя, блуждать по земле. Но свою тоску ему было трудно скрыть.

Наступило затишье. Македоняне и персы залечивали раны, готовились к новому бою. Александр не собирался отступать, а Мемнон не собирался сдавать город.

Через несколько дней Александр двинул войско на штурм. Это была большая битва. Рушились стены и башни. Завывали стрелы; камни из камнеметов, тяжко гудя, проносились над головами. Было мгновение, когда македоняне дрогнули и растерялись, увидев, как персы всем войском вдруг хлынули на них из проломов. Но Александр был здесь. Выхватив меч, он погнал коня на врагов, в самую кипящую битву, и македоняне без оглядки кинулись за ним… Бились среди развалин разрушенной внешней стены, бились у проломов, бились у распахнутых настежь городских ворот…

И снова взяли верх македоняне. Вот они уже теснят персов. Те, отчаянно сопротивляясь, отступают к тройным воротам. Отступают, но еще не сдаются, еще стараются устоять. Крики торжества, крики отчаяния… Отряды Мемнона бегут всей массой в панике, в беспорядке, они бегут к мосту, ведущему к воротам. Но мост трещит под ними, подламывается, и люди с воплями валятся в ров… А сверху сыплются смертоносные тяжелые стрелы, обрушиваются на головы македонские копья и мечи.

Самая страшная резня началась в воротах. Персидское войско, спасаясь от македонян, вернулось в город. Но не все успели туда вбежать. Ворота захлопнулись, и тех, кто остался у закрытых ворот, македоняне убили. Убили всех.

Разгоряченные битвой и победой, македонские отряды были готовы лезть на стену, город был в их руках…

И вдруг прогремела труба. Отбой!

Царь остановил сражение.

Полководцы устремились к нему – рассвирепевшие от побоища, с окровавленными мечами в руках, недоумевающие, возмущенные.

– Если мы сейчас ворвемся в Галикарнас, – сказал Александр, – он будет разрушен. Зачем нам в наше владение получать развалины? Подождем. Я думаю, что теперь, видя, как мы сильны, Мемнон сдаст Галикарнас.

Ночью, когда менялась вторая стража, в крепости вдруг запылала большая деревянная башня, с которой персы поджигали вражеские машины. И сразу вдоль всех стен города жарко вспыхнули деревянные портики. В то же время загорелись стоящие у самой стены дома. Ветер раздувал пламя, охватывая город. Галикарнас горел.

Александр проснулся от криков тревоги. Его шатер был полон зловещих красных отсветов. Схватив меч, он выбежал из шатра. Над городом в черном небе полыхало зарево.

– Это Мемнон! – охрипнув от ярости, крикнул Александр. – Это он! Я знаю! Немедленно в город! Тушить! Поджигателей убивать на месте!

И сам, надев доспехи, поспешил в горящий Галикарнас.

Живыми в крепости остались только жители, которых находили в домах; они не воевали и не поджигали. Но все, кто воевал, и весь персидский гарнизон погибли под македонскими мечами. Александр рыскал по городу, искал Мемнона, искал его наемников, убивал поджигателей и снова искал Мемнона. Уж теперь-то Александр доберется до него!

Мемнона не было. Наконец галикарнасцы рассказали: Мемнон велел поджечь город, а сам со своими военачальниками, сатрапами и наемниками ушел на персидские корабли, подошедшие в темноте, и уплыл на остров Кос.

Наступил рассвет. Царь Македонский, почерневший от дыма, в обгорелом плаще, нахмурясь, смотрел на погибший город. Разваленные дома, черное пожарище. На безмолвных улицах – неподвижные тела убитых. Кое-где еще тлеют красные головни, ветер поднимает седой горячий пепел над провалившимися крышами, над грудами кирпича и глины…

Александр вернулся в лагерь, отдал приказ:

– Павших похоронить с почестями. А что осталось от города – сровнять с землей!

– Царь, – доложили ему, – на горах засели персы. И с ними наемники.

Александр устало махнул рукой:

– Пусть сидят там. Нам не время возиться с ними. Царица Ада сама закончит войну здесь. Какое значение имеют теперь эти жалкие отряды? Галикарнаса больше нет.

Линкестиец

Снова дороги войны. Снова костры военных лагерей, маленькие города побережья, покорно открывающие свои ворота македонским фалангам, короткий отдых, пополнение припасов, и опять дороги…

Пармениона Александр отправил в Лидию, в Сарды. Он дал ему большое войско и велел взять с собой обоз. Вместе с Парменионом он отослал и Линкестийца с его конницей. Пусть они проведут зиму в Сардах, а потом встретят царя во Фригии.

Незадолго до этого у Александра с Парменионом произошел неприятный разговор. Узнав, что царь собирается идти дальше по азиатскому побережью, Парменион попросил выслушать его.

– Царь, не сочти это трусостью или усталостью, – сказал он, – страха я не знал никогда, а рука моя еще крепка, чтобы держать меч. Но скажи: зачем тебе продолжать этот поход? Пока все идет счастливо для нас, но боги могут изменить нашу судьбу. Царь Филипп хотел отвоевать эллинские города, закрепить их за собой, утвердить свою власть над Элладой и вернуться в Пеллу. Так вот я и думаю, царь, не пора ли и нам завершить здесь наши дела?

Александр смотрел на него с изумлением:

– Завершить наши дела, Парменион, теперь, когда мы побеждаем! Клянусь Зевсом, я тебя не понимаю. Разве менее могущественной станет Македония, если мы завоюем все побережье?