Сын Зевса. В глуби веков. Герой Саламина - Любовь Федоровна Воронкова

взяли над Элладой. Он ненавидел Александра за высокое звание вождя объединенных войск, которым наградила его Эллада. И за победу при Гранике ненавидел, потому что эта победа прогремела по всем землям Азии…

А кроме того, Александр жестоко унизил его, Мемнона, – Македонянин трижды заставил бежать его, отважного, опытного полководца, из городов, которые он защищал!

Теперь Александр идет на Галикарнас. Здесь Мемнон еще раз встретится с ним. И сделает все, чтобы эта встреча была последней.

Как радостно вздохнет Эллада, когда он сбросит с нее это македонское иго!

В свите Мемнона были люди, разделявшие его чувства и надежды. Они тоже были из Эллады: афиняне Эфиальт и Фразибул, не пожелавшие подчиниться македонской гегемонии; полководец Аминта, сын Антиоха, только что бежавший из Эфеса от Александра вместе со своим отрядом; Неоптолем из рода линкестийцев, бежавший к Мемнону сразу после смерти Филиппа, опасаясь, что его изобличат в причастности к убийству македонского царя…

Рядом с Мемноном ехал правитель Галикарнаса – персидский военачальник Офонтопат.

– С моря ему не подступиться, – сказал Офонтопат, – нет, не подступиться.

Мемнон молча смотрел на стены и толстые башни Галикарнаса, поднимавшиеся над гладкой синевой залива.

– Это так, – скупо ответил Мемнон, – но вот со стороны суши…

– А что со стороны суши? – Офонтопат пожал плечами. – Стены старого акрополя починили, рвы выкопаны – пусть попробует подкатить к стенам свои осадные машины. Ты же сам, Мемнон, присутствовал при этих работах!

– И все-таки тревожно, – проворчал Мемнон. – Что-то надо бы сделать еще…

– С моря нам его бояться нечего, – презрительно усмехнулся Аминта. – Вы слышали? Он распустил свой флот.

– Может быть, он сошел с ума? – удивился афинянин Эфиальт.

Фразибул поддержал его:

– И такому безумцу Эллада доверила войско!

– Но он не весь флот распустил, – ядовито заметил линкестиец Неоптолем, – он все-таки обезопасил себя – двадцать кораблей оставил!

– Ха-ха! На потеху, что ли?

«У него какая-то непостижимая уверенность в своей непобедимости, – думал Мемнон, – может, это и помогает ему побеждать? Но конец тебе придет, Александр, царь Македонский, конец тебе придет скоро. Иди, бросайся, захватывай города в Азии. А мой флот направится тем временем к островам, к берегам твоей родины, в глубокий тыл… Что ты скажешь тогда, царь Македонский, когда я окружу тебя на азиатской земле и отрежу тебя от Македонии, а в Элладе тебя свергнут? Клянусь Зевсом и всеми богами, я тогда выслушаю тебя внимательно!»

Так думал Мемнон, но молчал, не желая ни с кем делиться своими планами раньше времени.

К ночи примчались разведчики и сообщили, что войско Александра приближается к Галикарнасу. И потом являлись один за другим:

– Александр идет на Галикарнас.

– Александр берет маленькие города с ходу. Идет на Галикарнас.

– Александр близко. Идет на Галикарнас.

И наступил день, когда Мемнон с высокой башни Галикарнаса своими глазами увидел идущее македонское войско. Оно приближалось, не останавливаясь, не замедляя шага. Сначала рыжая туча пыли на горизонте. Потом смутный блеск высоких копий. Потом стройные ряды конницы… И вот он сам, впереди, сверкает доспехами, и алый плащ развевается за его плечами.

Если бы долетела отсюда тяжелая стрела, Мемнон сумел бы прицелиться!

Галикарнас загудел. Галикарнасцы, персидские войска и эллинские наемники теснились на стенах. Всюду бряцало оружие. Слышалась громкая команда военачальников… Вскоре из конца в конец начали перекликаться военные трубы – неприятель под стенами города. Офонтопат и Мемнон следили за действиями Александра.

– Что он хочет делать, Мемнон?

– Расположился у самых стен. Думаю, хочет осадить нас.

У входа в старый город по берегу загорелись македонские костры. Мемнон видел, как Александр в сопровождении этеров разъезжает у стен Галикарнаса.

– Как тигр ходит вокруг, ищет лазейки.

– Ты прав, Мемнон, как тигр. Но ведь лазейки-то нет!

Мемнон пытался разобраться, что так томит его душу? Уж не напился ли он воды из Салмакиды? В Галикарнасе был источник Салмакида. Говорили, что если выпьешь из него, то станешь слабым, как женщина. Полно! Мемнон разобьет Александра. В Галикарнасе у него не отряд наемников, а персидское войско. Он прогонит Александра с великим позором. А если боги позволят, то и убьет его, отомстит за все свои поражения, за все горе, причиненное ему и его родине!..

Но где-то в глубине сознания возникла угроза: «А если не ты разобьешь его? Если он разобьет тебя и возьмет Галикарнас?»

«О нет! – вздохнул Мемнон. – Этого не будет! Ему не взять Галикарнаса… Не взять… Стены крепки, а таранов он не подведет – ров не позволит подвести тараны… Нет. И войска у меня больше, чем у него!»

С этой мыслью он уснул, будто провалился во тьму. А на рассвете тревожный оклик ударил его в сердце:

– Македоняне заваливают ров!

Ров, шириной более тридцати локтей[65] и в пятнадцать локтей глубиной, был скоро засыпан. Три «черепахи» – стенобитные машины с широкими навесами – защищали македонян, когда они работали у рва. Землю подровняли, и тараны со зловещим грохотом поползли к стенам Галикарнаса. Неуклюже двинулись и осадные башни, с которых можно обстреливать защитников города, стоящих на стенах. Одна за другой подходили машины, словно немые чудовища. Ни копья, ни стрелы, ни дротики были не в силах остановить их. И так весь день, без передышки.

Тяжелый мрак душной ночи свалился на землю. Но осадные работы не прекращались. Работали при факелах. Александр сам следил за расстановкой машин, поспевал всюду. Не спали и его полководцы, выполняя быстрые распоряжения царя.

В эту ночь стражу при машинах несли отряды Александра-Линкестийца. Царь появился на минуту и снова исчез. Он ничего не сказал Линкестийцу, только взглянул и тут же умчался, пропал во тьме.

– Видит. Всегда видит! – с отчаянием прошептал Линкестиец. – Значит, все-таки не доверяет. Он никогда не забудет, что мои братья были замешаны в заговоре против его отца. Но ведь и я не забуду, что мои братья казнены на могиле царя Филиппа. Он следит за мной. Любой неосторожный или неправильно истолкованный мой шаг грозит мне смертью от его руки. Я вижу это. Я читаю это в его жестоких глазах. И так будет до конца моей жизни.

Внезапно красное пламя распахнуло черноту ночи. Персы подожгли стенобитные машины!

Линкестиец опомнился. Его стража тотчас подняла тревогу. Сильней тревога, громче! Не уследили, не углядели… Македоняне бросились спасать машины. Линкестиец сам гасил пламя, рискуя сгореть.

В македонском лагере затрубили трубы, призывая к бою, и тотчас, как эхо, откликнулись военные трубы в Галикарнасе.

Персы, запалив машины, сделали вылазку. Они с криком бросились на македонян. Македоняне приняли их на копья. Уцелевшие македонские