Белое, черное, алое… - Елена Топильская

Показалось мне, или нет, что при этих словах прокурор города вздрогнул, не сводя глаз с крышки стола?

— Я бы хотел посмотреть сводки, — сказал Голицын, и тут прокурор города подал голос:

— Сергей Сергеевич, пусть этим занимаются оперативные работники, нас время уже поджимает.

Если Голицын и удивился, то виду не показал и как ни в чем не бывало продолжил:

— Выводы?..

— По-моему, очевидно, что закладка в парадной бомбы имела целью отомстить за убийство семьи Чвановых, — заговорил Василий Кузьмич.

— А значит? — настаивал Голицын.

— А значит, — подхватил Кузьмич брошенную ему подачу, — есть все основания подозревать, что убийство Ивановых совершено либо людьми Лагидина, либо по его заказу. И мотив просматривается: Лагидин являлся «крышей» банка «Царский», у которого был конфликт с Ивановым из-за здания в центре города.

— Прекрасно. Значит, если мы будем целенаправленно работать, то в самом ближайшем будущем раскроем сразу два тягчайших преступления? Кстати, где оперативно-поисковое дело по убийству Ивановых?

— У нас, в РУБОПе, — закивал Кузьмич.

— Таким образом, — продолжал Голицын, — если мы установим людей, которые организовали покушение на убийство Лагидина, в результате чего по чистой случайности погиб депутат Госдумы, и если будем грамотно с ними работать, они могут рассказать нам об организации убийства Ивановых. Ведь если они мстят за Иванова, значит, располагают достоверной информацией о том, что именно Лагидин стоял у истоков этого преступления. Вы согласны? — обратился он ко мне.

Я некоторое время молчала, переваривая полученную информацию и соображая, стоит ли здесь говорить о моих версиях гибели Ивановых, а потом вдруг решилась, уж больно симпатичен мне бьш Голицын и очень хотелось блеснуть перед ним своим оперативным мышлением. И заявила:

— Я не согласна.

Голицын бьш заметно удивлен, у него даже очи блеснули при этих моих словах.

— А… А что же тогда? — немного растерянно сказал он.

— Я думаю, что корни преступления лежат в семье Ивановых. Семейная версия совершенно не исследована по делу, и я собираюсь ею заняться.

— А как же телефонный звонок Лагидину после взрыва? — впервые за весь методсовет подал голос прокурор Будкин. — Куда же девать версию о мести за убийство Ивановых?

— Во-первых, версия о взрыве как мести за Ивановых совершенно нас не приближает к знанию о мотиве убийства Ивановых.

— А как же конфликт из-за здания?

— А какой смысл убивать не только Иванова, но и его жену из-за здания?

Сделка была уже совершена, и убийство Иванова ничего бы не решило. А убийство жены даже в месть не влезает. Я бы еще поняла, если бы убили только жену, а Иванова оставили в живых. Но здесь убийца входит в дом и целенаправленно ищет жену, чтобы убить, все материалы дела говорят об этом. Кроме того, мать Иванова, к которой перешел особняк, до сих пор жива. Нет, здесь какие-то личные мотивы, я бы даже сказала, семейные, и я собираюсь, по крайней мере, честно отработать эту версию. Мне она представляется наиболее перспективной.

После моего спича воцарилась мертвая тишина. Присутствующие смотрели на меня во все глаза, а я разглядывала непроницаемое лицо генерала Голицына до тех пор, пока он не встал и, громко произнеся: «Какая чушь!», покинул кабинет.

Когда стукнула дверь, я с грустью подумала: да, не удалось Артему устроиться в депо; в смысле — не удалось произвести на Голицына впечатление.

Вернее, удалось, но прямо противоположное тому, которое замышлялось.

— Что-то вы ерунду какую-то сказали, — укорил меня прокурор города, придя в себя после генеральского хлопанья дверью. — Не занимайтесь самодеятельностью, слушайте, что вам говорят старшие товарищи.

— Виноват, исправлюсь, — пробормотала я себе под нос.

— Что вы там шепчете?

— Я с вами согласна, — отчеканила я, и по глазам прокурора было видно, что он заподозрил — я над ним насмехаюсь.

Ну что ж, он был недалек от истины.

— Да уж, Сергеевна, ты загнула, — пробормотал в усы Василий Кузьмич.

— Все свободны, — сказал Дремов. — Владимир Иванович, а вы останьтесь.

Мне все равно предстояло ждать шефа, да и зарплату хотелось получить, поэтому я отказалась от услуг Василия Кузьмича и к Нателле Чвановой-Редничук решила отправиться, предварительно заехав в прокуратуру. Постепенно все участники методсовета разошлись и разъехались, а я зашла к девчонкам из милицейского отдела — потусоваться и попить чаю с печеньем. Спросив, что они слышали про увольнение Денщикова, я спровоцировала целый поток информации:

«Как, Машка, ты ничего не знаешь? Он же от жены ушел! Поселился у Татьяны Петровской и разводится. Жена бегала к Дуремару, может, его из-за этого выперли?» — «А где он работает?» — «Стажер адвоката, он там давно, оказывается, мосты наводил».

Когда я ввалилась к себе в кабинет, возвратясь из городской прокуратуры, и бросила на стол увесистый том дела о взрыве, тут же прибежал Горчаков узнать, жива ли я и насколько травмирована морально.

Я села в свое любимое рабочее кресло и, крутясь в нем то направо, то налево, сказала Лешке:

— Помнишь, что говорила наша старая адвокатеса Косова? «Поскольку прокурор очень долго убеждал всех, что аффекта там нет, я решила, что аффект там как раз и есть». Ты согласен?

Умение держать слово — одно из моих главных достоинств. Уж раз я пообещала всерьез заняться семейной версией гибели Чвановых, я не стала откладывать дело в долгий ящик. Получив зарплату и сразу почувствовав себя белым человеком (впрочем, этого чувства хватит лишь на несколько дней, оно кончится вместе с деньгами), я вышла из прокуратуры, поймала такси и отправилась к госпоже Чвановой-Редничук заниматься проверкой самой перспективной версии.

Уже подъезжая к дому, адрес которого был указан в любезно оставленной мне визитке, я почувствовала, что такой утонченной женщине, как Нателла, очень подходит жить в этом старинном особняке, каждый день входить в эту широкую парадную с круглым холлом, украшенную колоннами и изразцовой печкой, где пахнет не затхлостью, а цветами и прудом.

Поднявшись на третий этаж, я увидела, что вместо звонка в дверном углублении торчит загнутая крючком проволочка — очень изящно оформленная, благородно подернутая патиной. Я умилилась: такой конструкции звонок был в старой коммунальной квартире, где я жила в детстве. Снаружи — изящный проволочный крючочек, соединяющийся с медным колокольчиком внутри квартиры.

Дергаешь за крючочек — и внутри квартиры дергается колокольчик, бьет язычком-тычинкой о стенки медного бутончика, извещая о приходе гостей.

С теплым чувством, чуть ли не со слезами на глазах — я и не предполагала, что где-то еще остались такие колокольчики, — я подергала за медный крючок и почти сразу услышала за дверью шаги. Дверь открылась, на пороге стояла Нателла Редничук в домашнем длинном платье, почти до пят, и скажи мне сейчас кто-нибудь про ее аристократическое происхождение, — я бы не удивилась.