Белое, черное, алое… - Елена Топильская

— А вы уверены, что вам надо в Москву, если вы даже не знаете толком, кого и о чем вы там будете спрашивать? — прищурился шеф. — Лучше потратьте это время на расследование взрыва.

Я стиснула зубы.

— Хорошо, Владимир Иванович. А что я должна делать?

— Экспертизы все назначены?

Я про себя усмехнулась. Что покажут экспертизы, и так ясно.

— И дело подшито, и опись документов составлена, и план размечен цветными карандашами. А какие еще действия выполнять по взрыву, я не знаю.

— Подумайте, — шеф усмехнулся.

Я пошла к себе и, заперевшись на ключ, чуть-чуть всплакнула, так, чисто символически. Потом набрала номер Сашкиной поликлиники и, когда доктора Стеценко подозвали к телефону, спросила, какие у него планы на выходные.

— Никаких, а что? — поинтересовался доктор Стеценко на фоне жужжания бормашин.

— Давай в Москву съездим на уик-энд.

— Давай, — с ходу согласился он.

Вот за что люблю своего спутника жизни, так это за здоровый авантюризм; мне кажется, что он исповедует принцип «все вопросы потом», и если завтра я назначу ему встречу у заброшенной часовни на кладбище, попросив предварительно купить пистолет, он с такой же готовностью скажет: «Давай!» — и придет на место встречи с пистолетом…

Получив принципиальное согласие на авантюру, я посчитала денежки в кошельке. Убедилась, что их хватит на дорогу туда и обратно и на дешевую гостиницу. А вот на жизнь до следующей зарплаты не хватит, тем более что вообще неизвестно, когда она будет. Ну и плевать! Я уже увлеклась и не буду ночью спать спокойно, пока я не выясню то, что хочу. А хочу я поговорить с теткой Нателлы Редничук о том, в каких они отношениях, почему умер отец Нателлы, он же брат Алевтины Аркадьевны Богунец, что за семья была у Нателлы, что за семья была у ее сына, — в общем все, что Богунец мне расскажет. Если захочет рассказывать.

Очень своевременно прибыл Леня Кораблев, элегантный и притихший. И привез мне протокол допроса доктора Балабаева.

— Да не при делах он, тоже мне, профессор кислых щей, — вспомнил он забытое детское выражение. — Бился там головой о стенку в тоске, что труп похоронили, а он с него какие-то соскобы не взял.

— Ну, ты его успокоил?

— Конечно, успокоил, что я, зверь, что ли? Я ему сказал — чего ты, дурень, бьешься тут из-за своей диссертации, ты лучше о высоком думай, пора, все равно тебе кранты, раз ты крупного преступного авторитета Вертолета уморил. Жить тебе осталось, ровно сколько метлой машешь принудительно. Ну, это я, чтобы отвлечь его от грустных мыслей, чтобы он так по своей научной работе не убивался…

— Да, Кораблев, тебя могила только исправит, — вздохнула я, пряча улыбку. — А что с продавцами и покупателями креста?

— Вам какую сначала новость — плохую или очень плохую?

— Леня, ты меня не пугай, мне уже плохо. Начинай с какой хочешь.

— Вот эти двое, — Ленька ткнул пальцем в листочек с адресами и фамилиями, — давно выехали на ПМЖ в Израиль. Почему и бранзулетками торговали. А вот этот телефон, — он указал на третью позицию в списке, — не соединяет, и все тут. Я даже не могу представить, в каком это районе…

— А ты по справочному пробивал?

— Ma-ария Сергеевна! Кого вы учите! Говорят, нет такого телефона…

Наврал, что ли, старый хрыч, ювелир этот, или вы не правильно записали.

— Это у тебя, Леня, мозги набекрень, — возразила я, прочитав еще раз номер телефона. — Ну, я забыла написать, что этот адрес в Москве, а ты, между прочим, мог бы и догадаться, хоть по номеру, хоть по названию улицы. Да, в Москву надо ехать.

— Что, в Москву едем? — оживился Леня.

— Нет, в Москву еду я, а ты едешь в Жмеринку.

— Ну, правда?

— Отстань, я еду.

— Врете! Вам давно уже командировок не дают, денег нет.

— Я на свои еду.

— Вам, Мария Сергеевна, тоже бы надо о высоком задуматься. Вы бы лучше на эти деньги ребенку фруктов купили, — стал назидательно говорить мне Кораблев, поняв, что я не шучу.

— Справку напиши, что двое из списка выехали на постоянное место жительства за границу, — велела я ему, не отвечая на слова про деньги и фрукты.

— Между прочим, Кузьмич недоволен, — посплетничал Кораблев. — Он тоже говорит, что вы дурью маетесь, по Чванову что-то лишнее ищете. Надо взрыв раскручивать.

— Леня, объясни мне как, — я разозлилась.

— Объясню. Надо брать бойцов вертолетовских, которые Бурдейко мочканули, в камеру их и работать с ними.

— Допустим. На чем ты их в камеру посадишь?

— На чем?

— Да, на чем.

— Ну, на телефонном разговоре.

— Правильно. О чем разговор? Они что там, в убийстве признаются? Осудить на этом за убийство может только судья с очень сильно развитым воображением. А еще что? — А эти, фээсбэшники?

— А что ты с них возьмешь? Они вели наружное наблюдение, я их даже допросить не могу.

— А рапорта их?

— А рапорта не документы. Тем более что в деле у меня рапорта не их даже, а оперативников комитетских, чье задание они выполняли.

— Так что, их и посадить не на чем? — расстроился Кораблев.

— Выходит, что не на чем. Пока. Надо подумать, как легализовать данные наружного наблюдения. И такая же петрушка со всем остальным. Чем доказывать, что Бурдейко собирался взорвать — неважно там, Бисягина или Вертолета — лифт в парадной?

— Ну это уж вообще… — протянул Кораблев. — Получается, что по чердаку он мог лазать совершенно независимо от взрыва и от Вертолета?

— Если только те, кто из него информацию выбивал, все вам подробно не расскажут.

— А тех, кто из него информацию выбивал, хрен посадишь, так как не на чем, — закончил Кораблев.

— За исключением одной возможности. Как там в сто двадцать второй статье?

Может быть задержано в качестве подозреваемого лицо, на которого прямо укажут очевидцы? Почему бы сотрудникам комитетской наружки не побыть запоздалыми грибниками, на глазах у которых в лес приехала машина с четырьмя людьми, а уехала с тремя на борту? Вот они, как и любые другие напуганные обыватели, записали номер и марку машины и сообщили об увиденном в милицию и прокуратуру.

Вот сюда уже можно и разговор телефонный присобачить.

— Остались пустяки: уговорить ФСБ.

Ленька как будто прочитал мои мысли.

— А на что нам Василий Кузьмич и генерал Голицын? Пусть тоже принесут пользу обществу.

— Ну что, вперед? Поставите перед Кузьмичом задачу? А то он все ворчит, мол, реализация под угрозой, Швецова своими делами занимается…